— Ну вот, а то злата предлагать собрался… — заулыбался и Лопахин.
— А то и стану! — воскликнул Даниил. — Ежели Корела к нам отойдет, останешься на воеводстве? — Строганов уставился на полковника.
— Если Сокол позволит, — тут же нашелся Андрей.
После этого Даниил доверительным тоном рассказал ангарцам о планах уральских олигархов. Как оказалось, Никита Романов изрядно опасался предлагаемого Строгановыми в союзники «подымающего голову восточного великого князя Сибири», который мало того что уже проник на Русь цепочкою факторий, да получив в Москве свой двор, мало того что активно участвует в дележе Эстляндии, посылая на шведскую войну своих солдат для помощи королю Кристиану Датскому, так он же с легкостью берет шведские крепости в корельских землях и обосновывается там крепко. И ежели сейчас он не слушает приказов пса Морозова, да будет ли он слушать указы нового царя, коего Земский собор изберет? И ведь бают, что-де знак Сокола на нем, знак Рурика.
— Да не охоч Сокол до трона московского! — отмахнулся от Строганова Смирнов.
— Никогда о том и слова не было сказано, — кивнул Лопахин.
— Что же, тогда Никита Иванович сам слова нужные найдет, чтобы дела обчие завесть. Для прибытку вящего да для всех, — с торжеством в голосе сказал Даниил, снова встав с места.
Стены и башни пограничного городка, основанного еще рыцарями-меченосцами в тринадцатом веке, пребывали в плачевном состоянии. Проще сказать, их и не было вовсе — лишь только завалы битого камня, а кое-где сохранившиеся укрепления могли, при достаточном воображении, дать некую картину былой крепости. Три войны — Ливонская, польско-шведская и русско-польская начала века, пронесшиеся по этой земле, немногое оставили после себя в целости. Замок Феллина, многажды переходивший из рук в руки — русские, польские или шведские, значительно пострадал, но все же не настолько, что в нем было нельзя разместить гарнизон. Располагался тут и воевода князь Никита Самойлович Бельский, не желавший жить в городе. Три сотни драгун, находившиеся под командой капитана Оле Нильсена, датчанина на русской службе, расквартировались на зиму на окраине, где было много пустовавших домов. Вообще жителей в Феллине было очень мало, Никита Самойлович насчитывал их чуть менее тысячи.
— Да и чумные они какие-то… — говорил он Павлу Граулю, гостившему у него вместе с дюжиной новгородцев с Эзеля. — Волками смотрят, будто это я сей городишко до такой мерзости довел!
— Не обращай внимания! — отвечал ангарец. — Ты вот стены бы поднял, было бы дело!
Однако о том активном приложении сил в восстановлении крепости и замка, как это было в Кореле, — а Бельский знал о том из писем воеводы Ефремова, регулярно доставляемых ему с берегов Вуоксы, — не могло быть и речи — из Москвы, от бояр, уже приходила одна отписка о недостатке средств на оное предприятие. Остальные челобитные Бельского оставались без ответа. В Пскове и Новгороде же поговаривали, что, дескать, Морозов уже вел разговоры со шведским послом о продаже части завоеваний Руси в Ливонии.
— Бают, он сызнова свея хочет привлечь на Русь, дабы власть свою еще больше упрочить, а заодно чужим мечом крамолу известь!
— Какую крамолу? — удивился Грауль.
— Будто новгородцы и псковичи хотят отложиться от Москвы! — понизил голос князь Бельский.
Тут лжи не было — сепаратистские настроения бередили умы боярской верхушки Новгородчины. Казалось, в их ушах еще звучал вечевой колокол, а совсем недавно именно они призывали в Новгород шведского королевича Карла-Филиппа. Еженедельные слухи о кончине несчастного Алексея Михайловича только подогревали эти настроения. Однако Бельский сообщил, что государь уже частенько вставал с постели и даже покидал покои.
— И главное, государь будто бы невесту себе избрал! — совсем уж шепотом сообщил Никита. — Молва идет, смотр невест уж был. Морозов торопится — ежели сейчас Алексей преставится, то его быстро от трона уберут.
— А кто невеста? — изумленно проговорил Грауль.
— Милославская Марья, — коротко бросил князь. — Да токмо юный государь телом слаб. Изволит ли он свадьбу в сей момент учинять?
— Морозов может заставить его обручится с Марьей? — спросил Павел.
— Может, — уверенным тоном ответил Никита, серьезно задумавшись.
В целом информация из Москвы была довольно противоречива, но факт заметного улучшения состояния царя был неоспорим. По словам князя, о том говорили знающие люди.
Павел Грауль, в чьем прошлом, ставшем настоящим, после скорой уже московской замятни в обход всех правил на трон усядется новая династия Бельских, с недавних пор постоянно находился при Никите Самойловиче. Сей, несомненно, достойный муж должен будет повторить судьбу не менее достойного полководца князя Михаила Васильевича Скопина-Шуйского, чьи блестящие победы над поляками и снятие блокады Москвы в 1610 году вызвали в народе уважение к этому военачальнику. Дошло даже до предложения ему Прокопием Петровичем Ляпуновым, рязанским воеводой и главой первого русского ополчения, московского трона вместо никчемного царя Шуйского. Возможно, именно это предложение и стало причиной отравления талантливого полководца на пиру по случаю крестин сына князя Ивана Михайловича Воротынского. Несомненно, в этом был замешан сам Василий Шуйский. Будущая смерть Никиты Бельского практически один в один повторяла судьбу Скопина-Шуйского — слава и почет, заслуженные победами, предложение трона и скорая смерть на пиру. В Ангарске при изучении этой ситуации доводы Грауля о необходимости сохранения жизни Никите сочли убедительными, особенно при приведении известной аналогии. Второго отравителя на троне быть не должно, поэтому Павел старался сделать все от него зависящее, дабы избежать гибели Бельского, уже показавшего своими победами имеющийся у него несомненный талант полководца.
Такого человека можно было бы и на ангарскую службу привлечь, как и того же Беклемишева, да и воевода Ефремов показал себя с лучшей стороны. Достойные люди всегда в цене для тех, кто понимает их значимость и знает, как применить таких людей с великой пользой. А для вороватой серости такие люди весьма опасны, и именно эта серость порой и убивает лучших. История знает множество подобных случаев.
Между тем из Москвы вместе с людьми Бельского и Кузьмина, постепенно перевозившего свою дворню и имущество в Феллин, приходили и весьма неожиданные новости — сильно задержавшийся на Руси датский принц Вальдемар все-таки женится на Ирине, дочери почившего государя Михаила Федоровича. Причиной удачного финала расстроившегося было предприятия стало горячее желание короля Кристиана женить сына на русской княжне — для упрочения датско-русского союза. Окончившаяся война со Швецией показала всю выгоду от этого сотрудничества. Будь русские хоть немного поудачливее в Эстляндии, и шведы бы ее вовсе покинули. Но они, по мнению датского монарха, воевали слишком нерешительно — без должного умения осаждали Нарву, не подступаясь даже к Ревалю, хотя были и удачные операции, такие как взятие Дерпта, Пернова, а также Нотебурга и Ниена, причем две последние твердыни были захвачены небольшими отрядами сибирцев — союзниками короля, что еще раз говорило об их исключительном воинском умении. Потому Кристиан и послал к Вальдемару снабженных инструкциями людей, дабы те настояли на свадьбе. Однако принципиальным условием оставался вопрос веры, и принц, в силу изменившихся условий, связанных со смертью Михаила Федоровича, получил согласие на то русской стороны.
— И что же, датского принца будут использовать? — спросил тогда князя Грауль. — Как именно, интересно?
— А никак, — махнул рукой Бельский. — Посадят воеводой на украйне какой-нибудь, всего и делов.
— Зато датский принц на русской службе будет, — проговорил Павел, усмехаясь.
— Государь наш да король датский тому токмо рады будут, — пояснил воевода ангарцу наставительно и, улыбнувшись, добавил: — Вот ежели еще вызнать, кто государем будет? Ежели молодого государя лихоманка съест…
