всего его чистотой, отсутствием мути.
Ангарский двор вообще вызвал у старшей из сестер Милославских живой интерес. Стеклянные оконца были не только в каменных палатах, что стояли в центре, но и в гостевых домах, кои тут назывались корпусами. На крышах этих корпусов словно на немецкий манер была уложена черепица. А вот тепло шло в дома, как и в кремлевских палатах — при помощи труб, проложенных в стенах и полах. По ним поступал горячий воздух из печей нижних ярусов. Вот только в Теремном дворце трубы эти изразцовые с душниками… А здесь выбеленные. Но такие же теплые.
— Да гляди же! — воскликнула Анна, всплеснув руками. — Вона, мальчонка со стариком зажигают огни на дворе! Дивно!
Видя, что младшая сестрица не обращает на ее слова никакого внимания, Анна покачала головой и снова принялась наблюдать за ловким мальчишкой, хозяйничавшим внизу. Старик приставлял лестницу к одному из столбов, кои стояли во внутреннем дворике, а его помощник залезал наверх, и вскоре еще один фонарь загорался ярким огоньком.
— Марьюшка, а может, девку кликнуть? — Она снова попробовала разговорить вдову. — Пусть снеди принесет и пития.
— Дай-ко мне лучше воды, сестрица, — слабым голосом ответила Мария, кивнув на кувшин с водой, стоявший на столике у противоположной стены.
Наполнив стаканчик ангарской работы водой, Анна присела рядом с сестрой.
— Тут ни единой иконки нету… — со слезами на глазах произнесла вдруг младшая. — Тяжко мне.
— А часовенка есть, видела я, — с готовностью отозвалась сестра. — Пойдем?
— Надо Тимофею сказать, — раздался тихий голос Марии.
— Сейчас пошлю к нему Авдотью!
Анна успела дойти до двери, за которой находился кто-то из прислуги, когда Мария сказала с болью в голосе:
— А ежели от Алешеньки дитя будет?
Сестра молча прислонилась к двери, с удивлением глядя на младшую.
Глава 16
В этот официально праздничный, а для первоангарцев еще и предновогодний день на главной площади столицы было многолюдно. Готовился первый на берегах Ангары праздничный салют — главный сюрприз для собравшихся людей. Ответственным за его проведение был назначен бывший полковник американской армии Генри Мак-Гроу, ныне заместитель начальника ангарской химической лаборатории. Несмотря на различное с Москвой летосчисление, сибирский социум жил по привычному первоангарцам календарю, с некоторыми поправками — например, Новый год отмечали не первого сентября, как принято на Руси, а в ночь с тридцать первого декабря на первое января, как было изначально заведено среди членов пропавшей во времени экспедиции. Новым жителям Сибирской Руси волей-неволей приходилось следовать этому распорядку. Конечно, старшее поколение было этой данностью весьма недовольно, глухо ворча по поводу попрания старых правил, не выказывая, однако, своего раздражения прилюдно. А молодежь… Битва за молодежь, их умы, бесспорно, выигрывалась первоангарцами. Князь Сокол конечно же не запрещал подданным пользоваться привычным для них календарем, не пробовал лезть в обрядовую сторону жизни, но общество, может быть, и не замечая того, сильно менялось уже во втором поколении. При этом ангарцы не ломали привычный уклад жизни крестьян-переселенцев, а гибко, но неукоснительно действовали в своих интересах. Взяв крестьянскую общину за основу и влияя на нее через выборных представителей — старост и их помощников, власть постепенно, год за годом, вносила в жизнь крестьян выгодные Ангарску перемены. Конные сеялки и косилки, стальные плуги и многое другое позволяли высвободить часть необходимых развивающейся индустрии рабочих рук, а родители могли безболезненно отправить своих детей на обучение в городки Ангарии.
Сейчас эти дети находились на подсвеченной разноцветными лучами прожекторов Софийской площади, ожидая скорой кульминации новогоднего торжества. И вот в положенные девять часов вечера с фейерверков началось обещанное световое представление. Мак-Гроу оказался на высоте благодаря богатому студенческому опыту организации подобных мероприятий. Сначала принялись раскручиваться колеса, установленные на длинных шестах. Извергая снопы ярких искр, они привели в полный восторг большинство находившихся на площади людей. Однако многие все же бросились наутек, но через некоторое время часть из них вернулась обратно, чтобы смотреть на яркое белое пламя глазами полными страха и восхищения. Поначалу зажглись фейерверки в центре площади у высокой ели, подсвеченной голубым светом прожектора, а потом и те, что находились в стороне — у поднимающихся вверх стен собора и близ ступеней дома культуры. Некоторые новоангарцы попадали в обморок, что не стало сюрпризом для дежуривших на площади медиков и их учеников — к этому готовились. Самого страшного — массового психоза и неминуемой давки — удалось избежать, распределив людей по открытой местности с западной части площади, еще не застроенной. Зато на следующий год ночь тридцать первого декабря будут ждать с нетерпением, безо всякого страха.
Вскоре после того, как шипящее и трескучее действо фейерверка стало постепенно затухать, раздался вдруг слитный гул, отчего, казалось, даже задрожала земля — это были выстрелы орудий, которые один за другим выбрасывали в темное сибирское небо с треском распускающееся разноцветье.
Сполохи неведомого доселе света то и дело озаряли испуганные, восторженные, пораженные чудесным зрелищем лица людей, которые не могли сдерживать своих эмоций, отчаянно вопя при каждом новом сполохе и следующем за ним шумном треске. Через пять минут, когда праздничный салют был окончен, а из репродукторов полилась спокойная музыка, потрясенные жители начали расходиться по домам, переговариваясь между собой. В этот момент к Соколову, который вместе с семьей, волнуясь, наблюдал за праздником, подошел Генри и, улыбаясь, как настоящий американец, во все тридцать два зуба, спросил у Вячеслава разрешения прийти завтра к нему для важного разговора.
— Приходи, конечно, Генри! Да хоть сейчас! — воскликнул тот, пожимая полковнику руку. — Ты просто молодец, огромное тебе спасибо!
— Да ничего, — отмахнулся Мак-Гроу, продолжая улыбаться. — Тогда завтра ждите меня на обед. А теперь я пойду спать, устал за весь день.
На следующий день бодрый и подтянутый бывший американский полковник, пройдя по скрипящему снегу тихой и безлюдной площади внутри Ангарского кремля, вошел в дом Соколовых. Семья начальника ангаро-амурского социума занимала двухэтажное кирпичное здание в голландском стиле — одно из нескольких на этой мощенной камнем улочке, выходящей к замерзшему пруду. В прихожей Генри остановили, вежливо попросив снять кобуру, оставив ее вместе с верхней одеждой. Он понимающе кивнул и, передав кобуру караульным даурам, присланным Матусевичем с Сунгари специально для внутренней охраны столичного кремля, прошел в гостиную, где был встречен Вячеславом.
— Рад видеть тебя, Генри! — встал с кресла Соколов, протягивая гостю руку. — Проходи, садись за стол! Обед уже готов, а я, признаться, изрядно проголодался!
— Привет. — Янки пожал ручонку Ярику, младшему сыну Соколова, кивнул старшему, Станиславу.
Прибывший вместе с группой сыновей даурских князцов и другом Мечиславом Радеком в столицу с Амура, Стас с настороженным интересом наблюдал за полковником. По словам отца, этот седой полковник в следующем году займет место декана химического факультета Ангарского государственного университета. Университетский городок, расположившийся на западной окраине столицы, был уже практически готов. Главное — нужное количество студентов удалось набрать из наиболее одаренной молодежи, освободив ребят и девчат от иной нагрузки во время обучения, чтобы они могли сосредоточиться на получении необходимых навыков и практического опыта.
Вскоре в гостиную, в которой, как видел Генри, хозяева пытались по возможности создать обстановку
