Во власти девантара

даже целовавшего их. И когда бы ни попыталась она одарить его невинной нежностью, он сладкими, пьянящими словами отстранял ее.

С какой стороны ни смотрела она на обоих поклонников, в данный момент выбрать она не могла. Если бы Фародин открылся ей, то она выбрала бы его. Если бы Нурамон потянулся к ней, то она предпочла бы его. Решение было не за ней.

Прошло уже двадцать лет с тех пор, как началось это соперничество. И может пройти еще двадцать, а они будут все так же ждать ее решения. И если она не примет его, то благосклонность ее завоюет тот, кто будет более постоянен. Если же и в этом они будут равны, то соперничество может длиться вечно — мысль об этом вызывала у Нороэлль улыбку.

Фародин заиграл новую мелодию, и играл он ее так искренне, что Нороэлль закрыла глаза. Она знала эту песню, ее исполняли при дворе. Однако в каждом звуке, сыгранном Фародином, он превосходил то, что она слышала ранее.

Тем временем голос Нурамона несколько поблек, пока Фародин не начал новую песню.

— Нороэлль, дитя альвов ты милое! — пел теперь Нурамон.

Нороэлль открыла глаза, ее удивила внезапная перемена в его голосе.

— Подойди, на воде отражение. — Он смотрел в воду, но она не могла проследить за его взглядом, настолько завораживал ее голос.

— В этом зеркале чудом хранимое / Между тенью и светом мгновение.

Нороэлль повиновалась: она прошла несколько шагов по направлению к роднику, опустилась на колени на берегу озера, чтобы посмотреть в воду. Однако ничего не обнаружила.

А Нурамон продолжал.

— Дитя альвов с глазами-озерами.

Нороэлль увидела синие глаза; то были ее собственные, которые Нурамон сравнил с озером.

— Ветром волосы-ночь перевеяны.

Она увидела, как ее волосы мягко касаются ее шеи, и улыбнулась.

— И весной — голубыми просторами. А улыбка дана тебе феями!

Она внимательно рассматривала себя и слушала, как Нурамон поет о ее красоте на различных языках детей альвов. На языке фей абсолютно все звучало красиво, но он мог говорить даже на языке кобольдов, при этом лаская ее слух.

Слушая его, она перестала видеть свое отражение, перед ней предстала другая женщина, гораздо красивее, гордая, словно королева, наделенная внешностью, в которой проступали черты альвов. И пусть она не была такой, Нороэлль знала, что слова Нурамона идут из самой глубины его сердца.

Когда ее возлюбленные умолкли, она неуверенно отвернулась и посмотрела сначала на Нурамона, потом на Фародина.

— Почему вы перестали петь?

Фародин посмотрел в кроны деревьев.

— Птицы беспокоятся. Очевидно, им сейчас не до песен.

Нороэлль обратилась к Нурамону:

— Неужели я действительно видела в воде свое лицо? Или это были твои чары?

Нурамон улыбнулся.

— Я не колдовал, просто пел. Но то, что ты не можешь отличить одно от другого, льстит мне.

Внезапно Фародин поднялся, встал и Нурамон, устремив взгляд за озеро и луга. Над землей раздался низкий, протяжный звук рога.

Теперь поднялась и Нороэлль.

— Королева? Что могло случиться? — спросила она.

Несколько шагов — и Фародин оказался рядом с Нороэлль, положил руку ей на плечо.

— Не беспокойся, Нороэлль.

Нурамон подошел и прошептал ей на ухо:

— Ничего такого, что не сможет решить эльфийский отряд.

Нороэлль вздохнула.

— Пожалуй, это было слишком прекрасно, чтобы длиться целый день. — Она увидела, как птицы взмыли к небу и вскоре направились к замку на холме, по ту сторону лугов и лесов. — Королева призвала подданных на эльфийскую охоту. Я беспокоюсь за тебя, Фародин.

— Разве я не возвращался каждый раз? И разве Нурамон не скрашивал твои дни все это время?

Нороэлль вырвалась из объятий Фародина и обратилась к обоим.

— А если на этот раз вы должны будете уехать оба?

— Мне ничего подобного не доверят, — заметил Нурамон. — Так было всегда, и так будет.

Фародин промолчал. А Нороэлль сказала:

— Признание, в котором тебе отказывают, дам тебе я, Нурамон. А теперь идите! Забирайте лошадей и скачите вперед! Я последую за вами и сегодня вечером буду при дворе.

Фародин схватил руку Нороэлль, поцеловал ее и попрощался. Прощание Нурамона — одна только улыбка… Затем он направился к Фельбиону, своему белому жеребцу. Фародин уже сидел верхом. Нороэлль еще раз помахала им рукой.

Эльфийка смотрела на своих возлюбленных, мчащихся по лугу в стороне от цветов фей, навстречу лесу и замку. Она выпила немного воды из источника, а затем отправилась в путь. Босоногая, она шла по лугу. Она хотела отправиться к Дубу Фавнов. Под ним мысли были отчетливыми, как нигде в другом месте. Дуб, в свою очередь, вел с ней беседы и в молодые годы научил ее колдовать.

По пути она размышляла о Фародине и Нурамоне.

Пробуждение

«На удивление тепло», — подумал Мандред, просыпаясь. Совсем рядом щебетали птицы. В Чертоги Героев он не попал, это точно. Птиц там не было… И вообще, в воздухе должен был витать тяжелый аромат мета и запах смолистой еловой древесины, тлевшей в очаге!

Достаточно было только чуть приоткрыть глаза, чтобы понять, где он. Но Мандред оттягивал этот миг. Он лежал на чем-то мягком. Ничего не болело. Руки и ноги слегка покалывало, но это было даже отчасти приятно. Он вовсе не хотел знать, куда попал. Он просто наслаждался моментом, ведь ему было так хорошо. Так вот каково это, быть мертвым.

— Я знаю, что ты не спишь. — Голос звучал так, словно его обладателю было трудно произносить слова.

Мандред поднял веки. Он лежал под деревом, ветви которого образовывали у него над головой что-то вроде купола. Рядом с ним стоял на коленях незнакомец и сильными руками ощупывал его. Ветви смыкались вплотную, поэтому лицо оставалось скрыто из-за игры света и тени.

Мандред заморгал, чтобы в глазах прояснилось. Что-то здесь не так. Казалось, тени пляшут на лице незнакомца специально, чтобы скрыть его.

— Где я?

— В безопасности, — коротко ответил незнакомец.

Мандред попытался сесть. И тут заметил, что его руки и ноги привязаны к земле. Поднять он мог только голову.

— Что ты собираешься делать со мной? Почему я связан?

На скрытом тенями лице сверкнули глаза. Они были цвета светлого янтаря, который иногда находили после сильных бурь на берегах фьорда.

— Когда Атта Айкъярто излечит тебя, ты сможешь уйти. Я не настолько дорожу твоим обществом, чтобы связывать тебя. Это он настоял на том, чтобы заняться твоими ранами… — Незнакомец странно прищелкнул языком. — От твоего наречия у меня язык скоро узлом завяжется. Никакой… красоты.