и нередко поощряли публичные дискуссии по политическим вопросам, в то время как венецианский сенат их запрещал. В ранний период Нового времени большинство правительств, независимо от того, называем мы их «абсолютистскими» или «ограниченными», подвергало прессу жесткой цензуре. De facto во Франции ко второй половине XVIII века пресса была независимой; особенно это стало заметным в 1750–х годах, когда цензором стал Малерб. Позднее, в том же столетии, в Австрии, Пруссии и России цензура была отменена или ограничена декретами монархов. А в это же время в Женевской республике запрещали сочинения Руссо. В 1762 году был издан приказ сжечь его книги и арестовать автора, если тот появится в городе.
Права декларировались в законах и охранялись штатами и парламентами. Существует совсем немного исследований, посвященных полномочиям и составу представительств, хотя сейчас их изучение активизировалось, особенно на страницах нового журнала Parliaments, Estates and Representation* («Парламенты, сословия и представительство»). В работах современных авторов изучаются разнообразные формы сословно–представи–тельной жизни в странах, где она считалась угасшей. Книга Буша, посвященная европейской знати и ее привилегиям, также важна в контексте изучения представительства.3 Структура сословных представительств была различной. Присутствие крестьян в их составе было необычным явлением: считалось, что интересы своих зависимых людей представляла знать. Единственными представителями незнатного сословия в некоторых ассамблеях были делегаты от городов или крестьян–фригольдеров. В английском национальном варианте парламента существовали палаты лордов и общин,
1 Wade H. W. R. 1988. Administrative Law. Oxford University Press. P. 26-27; Oli
ver?Martin J. M. 1938. L'organisation corporative de la France d'ancien regime. Lib-
rarie du Recueil Cirey.2 Kiernan W. G. 1989. The Duel in European History. Oxford University Press. P. 162.
3 Bush M. 1983. Noble Priviledge. Manchester University. P. 93-97.
во Франции и Дании — палаты духовенства, дворянства и третьего сословия, в Швеции — духовенства, дворянства, горожан и крестьян, в то время как в польском сейме была представлена только знать, а в кастильских кортесах — только горожане. Провинциальные представительства были многолики: от французских с обычными тремя сословиями до голландских, предоставлявших восемнадцать голосов городам и один — знати. Местные ассамблеи обычно сводились к одному сословию, в то время как на провинциальном и национальном уровнях состояли из нескольких. Права членства также разнились. В местных ассамблеях знать обладала правом личного присутствия (personal attendance), тогда как в провинциальных ассамблеях Нормандии, Бранденбурга, Саксонии и Восточной Пруссии депутатов необходимо было избирать. То же самое наблюдалось в Англии, Франции и Республике Соединенных Провинций. Даже на высшем уровне некоторые государства допускали право личного присутствия знати, модифицированное только ограничениями, связанными с размером собственности или другими уловками, призванными оградить представительство от выскочек, например, требованием представить доказательство знатности четырех поколений своих предков. В Швеции всем лицам, номинально имевшим благородный статус, разрешалось присутствовать в национальной ассамблее. Создавшийся вследствие этого переизбыток голосов был снят провизией 1626 года, по которой голосовать было позволено только одному члену каждой семьи.
Хотя сегодня некоторые исследователи «абсолютизма» признают существование прав и привилегий, с которыми приходилось считаться государю, они подчеркивают, что привилегии носили корпоративный, а не индивидуальный характер1 и не препятствовали сбору невотированных налогов. Это весьма незначительно корректирует грубое представление о тождественности абсолютной власти и ее деспотической противоположности. Историки упускают важную особенность так называемых «абсолютистских» режимов, а именно обычай консультаций с подданными. Безусловно, обычно эта процедура воспринимается как антитезис «абсолютизма».2 Подчеркнуть процесс одобрения значит сказать новое слово о таких государствах.3 Традиционная точка зрения подразумевает, что для абсолютной монархии было
1 Sherman J. H. 1983. France before the Revolution. Methuen. P. 2-4.
2 Behrens C. B. A. 1967. P. 117; Upton A. F. 1990. Sweden // Miller J. (ed.) Absolu
tism in Seventeenth?Century Europe. Macmillan. P. 104.
3 Black J. Eighteenth?Century Europe. Macmillan. P. 169-177.
характерно деспотическое правление, а в XVIII столетии представительные учреждения, например французские парламенты, с ним боролись. Но, как уже было показано выше, права, представительство и согласие возникли отнюдь не в просвещенном XVIII веке. Они являлись частью городской республиканской традиции, сохранившейся в раннее Новое время и вошедшей в теорию и практику каждой монархии. Эпоха Просвещения просто придала им более четкие формы.
Общепринятая теория защиты традиционных прав, несмотря на все доводы разума, стала частью мифа об ancien regime. Мрачными красками она изображает корону, которая на самом деле была прогрессивной и отражала настроения народа, и оппозицию, которая была корыстной и консервативной. Для раннего Нового времени историки придавали слишком большое значение теме наступления монархов на права и привилегии подданных и их защиты репрезентативными органами. Волнующий спектакль не всегда адекватно отражает историю. Государи, так же как и сословные представительства, сознавали, что их долгом было защищать закон и гарантировать права. Немногие решались нарушить обычаи, если цели можно было достичь иными, менее провокационными средствами. Эти альтернативные средства были менее зрелищными и уже упоминались ранее. Большинство изменений в законодательстве и праве собственности (сюда входило и налогообложение), производолись с согласия и при содействии консультативных органов. Правительство не имело шансов выжить, если бы оказалось, что подданные не имеют желания изменять свои привилегии, несмотря на все уговоры. Подобная статичная позиция каждый раз при обсуждении налогов создавала бы безвыходное положение, не оставляя законного пути изменить права собственности и не вызвать при этом восстания. Легитимация давалась через процедуру одобрения, неотделимую от прав и свобод. Консультативные и репрезентативные механизмы были важны для так называемых «абсолютных» монархов в немалой степени потому, что без них невозможным оказывалось законное налогообложение. Абсолютная власть пренебрегала одобрением только в тех случаях, когда испрашивать его было неуместно.
Часто утверждают, что сословные представительства существовали для защиты прав и свобод. Так и было, но не в том негативном значении, которое является общепринятым. Они существовали для того, чтобы давать согласие сообщества или корпорации на введение правительственных актов, касавшихся их прав. Фактически они представляли собой республиканский компонент монархической системы. Они воплощали идеологию, которая оберегала древние обычаи, утвержденные привилегии, контракты и хартии. Их риторикой была свобода, а их санкцией — прошлое. Их делом было вести переговоры о вторжении правительства в сферу иммунитета.
Поэтому они в некотором смысле обеспечивали ограничение королевской власти, поскольку сдерживали те действия, которые власть предпринимала по собственной инициативе. Но это можно
