Миф абсолютизма. Перемены и преемственность в развитии западноевропейской монархии раннего Нового вр

младший сын Гастон Орлеанский, бр^т наследник бездетного Людовика XIII, возглавили оппозицию кардиналу Ришелье, который после 1624 года играл роль главного министра. Франция участвовала в Тридцатилетней войне, и правительство вот–вот должно было повести наступление на гугенотов, еретиков–протестантов, имевших дурное обыкновение призывать на помощь против католиков–Бурбонов иностранные державы или мятежных принцев. Ришелье, еще не оценивший ситуацию, считал возможным преодолеть финансовый кризис, развивая коммерческую и колониальную активность Франции. Кардинал созвал -

¹ MunckT. 1990. Seventeenth?Century Europe. Macmillan. P. 40. 2MettamR. 1988. P. 106-109.

ассамблею, чтобы утвердить свои планы относительно торговых компаний и других меркантилистских структур, определивших бы направление будущей экономической экспансии страны. Вначале возникли споры о том, должны ли присутствующие голосовать поименно (тогда голоса судей превысили бы количество голосов духовенства и дворян) или по сословиям (в этом случае первое и второе сословия составили бы большинство по отношению к чиновникам), а затем входившие в ассамблею влиятельные представители духовенства, знати и судей быстро провалили предложения Ришелье. Другие вопросы принесли ему меньше разочарования. Кардинал и ассамблея вместе осудили завышенные налоги и чрезмерно разросшийся чиновный аппарат, которые и стали первыми объектами реформаторской деятельности главного министра. Ассамблея нотаблей единогласно осудила принцев и гугенотов за создание ими собственных армий, возведение укреплений, за переговоры с иностранными державами и за введение неутвержденных налогов, а также осудила оккупацию ими высших государственных должностей. Перечисленные действия считались прерогативой короля и выбранных им министров. В таких ситуациях подданные воспринимали высшее дворянство не как защитников народа, а как его угне– тателей.¹

РИШЕЛЬЕ

Требования, высказанные упомянутыми ассамблеями, стали основой внутренней политики Ришелье в следующие пятнадцать лет.² Очевидно, что те его действия, которые историки называют «абсолютистскими», имели широкую поддержку и являлись традиционной программой восстановления сильной королевской власти. Ришелье проводил эту программу с беспрецедентной жесткостью. Вот что он говорил о сложившейся в тот момент ситуации в своем «Политическом завещании»: «Гугеноты поделили государство с Вашим Величеством, гранды действовали так, как будто бы они не были Вашими подданными, а губернаторы провинций — как если бы они были суверенными властителями». Он хотел справиться со слишком могущественными подданными, вновь получившими суверенную власть в ходе смуты. Без сомнения, Ришелье был творцом абсолютной власти короны. В эпоху феодализма суверенитет короны разделялся с феодальными властителями, а затем был узурпирован знатью, корпоративными учреждениями и провинциальными властными группировками. Ришелье окончатель-

1 Mettam R. 1988. P. 122-126.

²Hayden J. M. 1974. France and the Etates?General of 1614. Cambridge University

Press. P. 215-16; Parker D. 1983. P. 90.

но и бесповоротно монополизировал власть, сосредоточив ее в руках правительства: концентрация власти является основным условием существования современного государства и теперь воспринимается как должное.

В 1627 году Монморанси–Бутвиль был обезглавлен за дуэль под окнами кардинала в Пале–Рояль. Этим проявлением своей жестокости Ришелье продемонстрировал молодому поколению две вещи: корона объявляет монополию на насилие, а королевские эдикты касаются всех, даже дворян, отстаивающих свою честь. В 1628 году, когда Ришелье разгромил Ла–Рошель, оплот гугенотов, их политическая и военная мощь была сломлена. Кардинал достиг сразу две цели: во–первых, дворяне–протестанты начали переходить в католицизм, что говорило о восстановлении идеологического единства короны и элиты, закрепленного после отмены Нантского эдикта Людовиком XIV в 1685 году. Во–вторых, огромное значение имело подчинение гугенотов королевской власти. В течение двух лет протестантская ассамблея осуществляла верховную власть над финансовой и военной администрацией территорий, контролировавшихся гугенотами: это было дерзким покушением на королевские прерогативы. Людовик XIII называл действия протестантов незаконными и уместными только в республике.

Установление короной монополии на свои прерогативы сопровождалось внедрением в умы подданных теории божественного права королей. Божественное право предполагало существование божественного знания. «Таинство монархии», бывшее основой французской системы управления, означало, что решения короля в делах высокой политики безошибочны.¹ Эдикт 1641 года запрещал парламентам вмешиваться в государственные дела, пока их не пригласят высказать свое мнение. Заседания с личным участием короля должны были становиться форумом для рассмотрения спорных случаев, а выражать протест судьям разрешалось после регистрации закона, а не до нее. Гранды были окончательно лишены возможности попасть в королевские советы. Их попытки отомстить Ришелье и убрать его с дороги давали последнему повод в очередной раз указать королю на недостойное поведение грандов. Сам же кардинал ускользал от козней придворных группировок подобно Гудини.

Ришелье не обошел вниманием и другие проявления оппозиции. Он решительно искоренял характерное для феодального периода мнение, будто верность короне зависела от того, насколько подданные были довольны ее политикой. Это не отменяло контрактных обязательств короны, но теперь подданные не могли ничего сделать в случае, если она их не выполняла. Они обязаны были подчиняться при любых обстоятельствах. Повиновение приказам правительства мы воспринимаем как данность, в то время как

1 МоиБшегН. 1979. Р. 656.

француз XVII столетия так не считал. Гранды, особенно те, кто обладал международными связями, любили напоминать своим монархам о том, что их обязательства взаимны, периодически меняя господина. Бегство оскорбленного Конде в Испанию во время Фронды — самый яркий пример. Многие дворяне не понимали, почему именно за королем должно оставаться последнее слово в конфликте с подданными. Известные с XIV века фрагменты римского права одновременно напоминали об идее верховной власти, принадлежавшей народу, а также о том, что корона требовала от подданных абсолютного и безусловного повиновения. Ришелье был первым, кто довел это требование до логического конца, и его методы были ужасны.

Оружием кардинала стал закон об измене, или об оскорблении величества (lese?majeste). Ранее этот закон сурово карал грандов только в Англии, где его жертвами пали, например, Говарды. Конде, который встал во главе испанской армии против своего монарха во время Фронды, был прощен и восстановлен в правах.¹ Измена, за которую был обезглавлен Мон–моранси в 1632 году, была похожа на дело об измене Бурбона в 1523 году: оба считали, что были осуждены несправедливо. Но Бурбону удалось использовать старые представления о чести и обязательствах, подорвать репутацию Франциска I на международной арене и выжить. Больше такого не случалось. Под действие закона попадали даже неосторожно сказанные слова и случаи нарушения субординации: так, Ришелье обезглавил министра Марийяка и пропагандиста де Морга исключительно за критику действий кардинала. Оправданием ему служил государственный интерес (raison d'etat). Эта давно возникшая идея гласила, что государственная необходимость принуждает правительство иногда использовать средства, которые могут вызвать негодование у щепетильных людей. Облик самого кардинала, холодного как лед, его пристрастные суды над «врагами государства», ночные экзекуции в chambre de l'arsenal (арсенале), специальные комиссия по преступлениям lese?majeste и выносимые без суда приговоры, взятые вместе,