ТРИ СЕСТРЫ
Три сестры проживали в темном углу и шили белье фугим. Спозаранку и до полуночи, и от исхода субботы и до Прихода субботы с потемками не выпускали из пальцев ни Ножниц, ни иглы, и в сердцах не умолкал стон ни солнечной дорой, ни порой дождливой. Но блага в своем труде не идали. И если находили черствый ломоть, то сытости с него Не было. Как-то раз шили нарядную сорочку богатой невесге. Окончили работу, вспомнили заботу, что ничем завесгись не успели, кроме кожи на теле, да и та стареет и жухнет. Пригорюнились. Вздохнула одна и сказала: так мы сидим всю жизнь и корпим на других, а у самих холста на саваны — и того у нас нет. Сказала вторая: сестра, смотри, накличешь беду. Но и эта вздохнула так, что слезы потекли.
Хотела и третья слово молвить. Как открыла рот, брызнула струйка крови из рта и замарала сорочку. Принесла, она сорочку невесте, вышел вельможа из палат, увидел пятно. Распек швею и выгнал в шею, нечего и говорить, что не заплатил. Ох если бы вторая харкнула кровью, а третья заплакала, отстирали бы мы сорочку слезами и не прогневили вельможу. Но не всякая удача вовремя приходит. А хоть бы и всякая удача вовремя приходила, и та плакала после той, что кровью харкала, так и в этом нет полного утешения.
ПРАВЫЕ СТЕЗИ[93]
В одном городе из городов Польских жил старик один, что промышлял уксусом.[94] Отцы и отцы отцов его славились своими винами, но в тугую пору обеднели и оставили ему лишь ветхое жилье да прокисшее вино. В жилье том отроду не видал добра: жена померла, пока дети в малолетстве были, подросли ушли в войско и погибли на войне. Сидел он одинком и делал уксус. Пять дней недели[95] промышлял своим уменьем, а в сретенье субботы нацеживал уксус в большой жбан и разносил по городу.
И много раз задумывался, что я и что жизнь моя? Пять дней в неделю кислю уксус на продажу, продам и снова кислю уксус, чтобы снова продать. И зачем все это, — чтобы прокормить тело это хилое. Жили бы жена и сыны мои, честно питал бы их. Сейчас, когда жена умерла и семя мое выкорчевали, зачем мне тянуть кожу с костей и убиваться? И плакал, и стенал, и тужил о жизни своей, пока не опостылел ему его промысел. Не только промысел: и талит ему был не по плечу, и тфилин не по кисти. Но поскольку любовь к Земле Израиля сидела в сердце его, решил он взойти на Землю Израиля, мол, если сподобится — найдет себе могилу в прахе ее.[96] Стал жаться с едой и утехи умерять и даже отведать от плодов, что шли на уксус, не попускал себе и ел ломоть хлеба с жидкой брагой, и того меньше меры брал. По понедельникам и четвергам постился и приучился обходиться малой толикой. А в канун субботы, как продаст уксус, по пути из города присаживался он на камень, вынимал деньги из кармана, половину откладывал на пропитание, а половину засыпал в кружку-копилку, а ее вложили иноплеменники того царства в руки Того Человека[97] на распутье дорог. Прост был и не понимал, зачем стоит та кружка, и уверен был, что надежнее места не сыщешь. Медные монеты брал на бренные нужды, а серебро — на дорогу в Землю Израиля. И делал себе зарубку на жбане.
И с тех пор радостно работалось ему. Дивился он самому себе: как это, мол, раньше опротивело мне ремесло мое, а сейчас трудно мне с ним расстаться. Те же кувшины и тот же уксус, а я и не замечаю, как день проходит. А в полночь вставал с постели, брал жбан и плясал с ним до самой рассветной молитвы. А поскольку погружен был в расчеты — сколько уже зарубок появилось на жбане, сколько серебра всунул в кружку-копилку, — не тщился с молитвой. И так говаривал: Владыка вселенной, ведомо Тебе, что все мои счеты я веду, лишь чтобы взойти на Твою Святую землю. Возведи меня, а там я вознесу Тебе красную молитву.
Так прошло несколько лет. Старик занимается своим промыслом с любовию, кислит уксус и разносит его по городу и делит выручку: половину — на бренные нужды, а половину — на дорожные расходы, и снова кислит уксус и разносит его по городу и делит выручку: половину — на пропитание, а половину — в ту же копилку. Вот она сила простоты: хоть годы идут, но дела не меняются. Так прошло несколько лет. Стены мазанки его стали облупляться, потекла крыша и треснули углы. А когда идут дожди, то сырят его тело и под покровами, а налоги и подати все растут. Если задержится еще — ухватит держава дом его или дом его станет ему могилой. Лежит себе уксусник на ложе и прислушивается, как сыплется замазка со стен, кусочек упадет и кусочек отсыплется, а звука почти не слыхать от сырости. Но сердце того старика стучит, как колокол, от радости, что милостив Удерживающий его душу в теле: не даст ему сгнить на чужбине. С петухами омывал старик руки, ополаскивал глаза, зажигал свечу и садился у порога, покрывшись с головой, как скорбящий, и оплакивал изгнание. Но как увидит свой жбан и зарубки на нем, сразу вспоминает, сколько серебра уже всыпал в кружку на дорожные расходы, и тут берет он жбан в руки и отбивает на нем песни и гимны, и упирает руку в бок и вскидывает плечо, и восклицает: сколько уже зарубок на жбане — две, три, сорок, пятьдесят, сто, — и пляшет от радости. И пляшет, не рассыпаясь мелким бисером и не пытаясь выше головы прыгнуть, но вкруг своих плеч, а плечи — вкруг него. И так он пляшет, пока не созовет служка людей на службу Творцу. И как услышит он голос служки, что зовет людей на службу Творцу, говорит он себе: пойду помолюсь, — и снижает Голос, и стыдится своей радости в мире сем, и тут же встает И берет талит и тфилин. А талит — рвань одна, прямо сгнил от слез. Слава Богу, он восходит в Иерусалим, а там хоронят без талита. Завершил молитву; если день скоромный, макает ломоть хлеба в жидкую брагу и языком лижет прах, чтобы не Прельститься плотскими утехами и не возжелать мяса и вина, и садится кислить уксус. Пять дней недели кислит уксус, а в сретенье субботы берет жбан и разносит по городу. Вернется из города — делит свой заработок: половину — на бренные нужды, а половину — на дорогу. И когда никто не видит, разрывает он пальцем паутину,[98] затянувшую за неделю щелку кружки, что в руках Того Человека, и просовывает свое серебро в копилку. Прост был и не знал, для чего эта копилка служит. Просунет серебро — добавит зарубку на жбане для счета.
Так прошло несколько лет. Тело его согнулось в бараний рог, и кашель замучил. Уксус разъел его легкие и дышать не давал. Все больше постился он, и уж не осталось от него и плоти наполнить одежды. Но каждым субботним вечером добавляет он зарубку на жбане. И жбан уже лопается от зарубок. И уже говорит себе: настало время мне взойти на Землю Израиля, когда просовывал я монеты в прошлую субботу, торчали уже монеты из кружки. Но пока цел жбан, трудно с ним расстаться. Однажды разливал он уксус, и треснул жбан. Продал ли еще уксусу, не слыхал я, но слыхал, что пошел он к образу Того Человека и взял камень, чтобы разбить кружку и вынуть серебро. Слыхал я, что в тот день пришли румские мнихи открыть кружку. Застали его у кружки с камнем в руках. Схватили и заперли в узильницу, и весь город ходуном ходит. Одни говорят: испортился народ, недобрым промышляют, и доверять некому. Другие говорят: каково ремесло, таков и ремесленник. Вот уксус — вино, что стало мерзким, так и старик этот сделался злодеем. Те и эти прячут взоры в землю и горюют о позоре Израиля и приговаривают: о Уксус, сын Вина! Сидит старик в узильнице, окованный железными оковами. Но руки его тонки, как тростник, и железо не жмет их. Когда Святой, да благословится Он, насылает кары на человека, смягчает Он удар, чтобы легче переносил муки. Сидит старик в узильнице. Раз тряхнул оковами — разбежались полчища ползучей твари и нечисти. Побоялся и кости свои положить на пол. Уронил голову меж колен, как путник в коляске, и так сидел, пока не привели его пред судью. Сказал ему судья, признаешься, что собирался взломать кружку? Сказал ему старик: собирался я сломать кружку, затем что деньги… Не успел окончить, как рявкнул на него судья и сказал: обвиняемый признается, что собирался взломать кружку. Хотел старик объяснить ему, судье этому, что все судно делал, ибо деньги в кружке — его и не хватают человека за его же добро. Но так уж наказал нас Господь, что множащий правдивые речи мнится ложным показчиком. Кликнул судья показчиков — зашли мнихи и вынули свою веру из-за пазухи и поцеловали ее и побожились, что в такой-то день такого-то месяца в такой-то час подошли к такой-то кружке, дабы открыть ее, и нашли там еврея с камнем в руках, что
