кого или чего конкретно - он не знал, но в самом свинстве не сомневался.
И десять раз из десяти бывал прав. Моськи и шарики не облаивают такую махину без особой натаски, без спецкоманды; это и понималось, прочитывалось отчетливо, когда свою миниатюрную руку Камильчик убирал…
Не мешало бы на все времена запомнить: наскоки на великого Льва - прелюдия опасного свинства.
4.
Писательство - профессия, в общем-то, работающая на природный эгоцентризм: очень уж мышцы самолюбия постоянно напряжены. Среди нас уникальны люди с призванием разогревать чужой талант, лелеять его и проталкивать вперед. Быть бескорыстным импресарио чужого таланта. Это даже не всем понятно в нынешнюю эпоху: с какой это стати Икс трубит о незаурядности Игрека? Из одной
В нашем институте было литобъединение по имени 'Родник'; руководить им доверили доценту Залесскому. Он возглавлял кафедру советской литературы - кому же еще пестовать молодые, так сказать, побеги этой литературы? Но нужно отдать ему справедливость: вполне бездарно общался с нами доцент. При нем инакомыслие студентов вынуждено было шутовски притворяться наивностью, плохой осведомленностью, а после его Ц У - оно и вовсе набирало в рот воды. Втройне это должно было относиться к Камилу, вчерашнему ссыльному из города Джамбула. И ведь не было за его плечами нормальной средней школы - 'ремеслуха' была, а сразу за ней - университеты Гулага. Если бы не те умницы и эрудиты из числа зэков, которое трогательно пеклись об его просвещении, нельзя было бы и помыслить о филологическом факультете. Но там ему подсовывали случайно не изъятый тюремщиками роман 'Боги жаждут' и с голоса, без имени автора, предлагали заучивать стихи Николая Гумилева, а как методически правильно разбирается 'Муму' или что такое суффиксы - этому Гулагпросвет не учил же!
Сейчас мне надо как бы отмотать пленку назад, чтобы для читателя тот случай не перескочил в другое время: Камил - еще не признанный лидер нашего кружка, на Хемингуэя он еще не замахивается… Больше того: он внутренне съеживается, когда столичные студенты роняют такие словечки, как 'имажинизм' или 'контрапункт'. Тот же экзистенциализм, уже помянутый, нелегально входил в моду тогда, и кто-то хвастал способностью выговорить его не запнувшись. Подобно чеховскому герою из 'Учителя словесности' Камилу казалось позором, что он - единственный и последний в своей среде, кто не читал 'Гамбургскую драматургию' Лессинга; скоро он убедится, чудак, что не читало большинство, а читавшее меньшинство не поняло, что никакой Лессинг роли тут не играет… Но пока - томят его ущербные комплексы, - так вот, дело было именно тогда.
Собрался на чтения и разборы собственной продукции наш 'Родник'. С моей точки зрения, руководящий доцент всегда бубнил примерно одно и то же; но в тот день он как-то особенно противно, с повадкой Прокруста или гробовщика, прикладывал свою соцреалистическую рулетку к нежным и горьким стихам Олега Чухонцева, к такому рассказу Володи Войновича, который не стыдно печатать и теперь. Выходило, что самое пленительное, самое живое у них - оно-то как раз и непригодно! И Камил не смог вынести этого. Он встал. Он смотрел на главу кафедры, которому суждено еще не раз принимать у нас экзамены, и об являл ему совершенно непримиримо: на самом деле, М.П., непригодны вы… да-да, именно вы-то и непригодны… слухом и чутьем к искусству природа обделила вас…
Ручаюсь, что дословно было произнесено следующее:
- Если вы ничего, ну совсем ничего не понимаете, - так уйдите лучше отсюда! Мы разберемся сами!
Красные щеки, шею и нос доцент имел постоянно, но тут он сделался сиреневым. И у него пропал голос! Буквально: открывает щука рот, да не слышно, что поет. Ему просто ничего другого не оставалось, как выполнить наглейшее требование, когда-либо обращенное к нему студентом; из аудитории он ушел вон, а на его место перебрался и стал вести занятия - текущее и все последующие - Камил Икрамов.
Как это он забыл, что его лишь недавно расконвоировали? Как это он смог расконвоировать так мозг и душу, как не смели мы, девственные в Гулаговском смысле? Может, их он ухитрялся свободными иметь их всегда? Но каким образом?
Спросят непременно: ну и что потом? Вернулся к сиреневому доценту голос? отомстил он на экзаменах? Представьте, нет. Навсегда как-то оробел. Вынес тот случай за скобки, вместе с оплеванным самолюбием, будто ничего и не было. А к странному студенту сохранил опасливую почтительность: иррациональный тип… чего доброго, вытащит прямо с экзамена на ковер к ректору, да и объявит: вы держите этого типа на профессорской должности? А его надо в шею гнать! С жирным 'неудом'! В специфике искусства - ничего не сечет, совсем валенок… Да, такой может… черт его знает… До того, как на нары залезть, он, говорят, у Сталина на коленях, сиживал в детстве и тот его усами щекотал…
Просто к сведению: эти рассказы правдивы, есть фотографии. Действительно, сиживал. На самом деле, щекотал. Переход от этих ласк к палачеству, логика перехода осталась бы тайной злодея… если бы помещалась в пространстве души, психологии, шекспировских страстей… Но она ведь совсем из другого пространства - из азиатского средневековья, из политиканства тех, кому зарезать безоружного проще и слаще, чем начало молитвы прочесть. Бездуховная, плоская, с бандитским, уголовным сюжетом, - увлекает ли вас такая тайна?
Эту тему мне хочется развернуть. Ибо помню, как негодовал Камил: почему у нас так охотно и увлеченно, так зачарованно исследуют Зло? Рентабельность книжки, посвященной Толстому или Ганди, надо еще доказывать, но про маркиза де Сада, про Малюту Скуратова, про Ягоду, Ежова и Берия, про Гитлера и Сталина, про Гиммлера и зондеркоманды СС - тиражи будут раскуплены наверняка!
Видно, чудовищно перекормили нас сладким! А также - полезным и 'образцово-правильным'.
Метал громы-молнии мой друг: такое впечатление, будто с приходом гласности открылись ликбезы по части зла! Зло в политике, зло в искусстве, зло в природе женщины, в сексе, зло в раннем детстве, в супружестве, в одиночестве, в стариковской юдоли… Зло национализма, но зло и космополитизма, зло с Востока, но и Зло с Запада, христианство и проблемы Зла, иудаизм и Зло… Что хорошего сулит людям такая необычайная подкованность по этой части? ТВ, театр, кино, изобразительные искусства - все наперебой трактуют этот предмет… Хватит, черт возьми, писать его с большой буквы! Дух - он, конечно, веет где хочет, наведывается и сюда, здесь его любил настигать Достоевский, но поймем же, господа хорошие: это было все-таки болезненное пристрастие у классика, который вовсе не за это стоит нашей любви; не привязан Дух к этой сфере, она ему не родная! Духу невмоготу от монотонности, однокрасочности зла, от его малоодаренности, наконец! И от удушающего сужения наших с вами перспектив в атмосфере его зловонного дыхания…
Талантливость добра, узколобость и бесталанность зла - стержневая тема, писательская и человеческая сверхзадача Камила Икрамова. Есть у него статья, из которой видно любому и каждому, как он противится вышеозначенному пристрастию у самого Достоевского, чтобы оно не сбивало нас с толку. До ереси приходилось доводить свое интеллектуальное бесстрашие, и мой друг делал это: лучше показаться Дон Кихотом, штурмующим мельницу, чем оставить современников во власти скверного соблазна…
Обсуждается в этой же статье сочинение еще одного большого, если не великого, писателя. Того, кто пригласил самого Сатану, Консультанта с копытом в советскую посленэповскую Москву на роль положительного героя. Как раз это и обсуждается - решающее для сюжета приглашение, которому так дружно рукоплещут читатели. Да, да - кое в чем ревизует Камил эти аплодисменты и зовет других не прятаться от трудных вопросов в нерассуждающую свою любовь к Михаилу Булгакову. Даже если это - неподдельная любовь, а талант - бесспорный и ярчайший. Да, суховатым рационалистом выступает здесь мой друг. Имеет на то причины.
Смертельно хотелось Михаилу Булгакову покарать многих и многих 'совков' - малодушных, испошлившихся, унизивших звание человека, а кто это мог, кроме Князя Тьмы и… Лубянки? Так вот, Камила огорчала эта, казалось бы, счастливая идея! Огорчал этот союз 'и' - но ведь на самом же деле эти герои в романе соперничают между собою за право окончательно разделаться с общим неприятелем в лице… людей вообще!
Идея 'большой чистки' - и у Воландовой компании, и у лубянских профессионалов. Презрение к людям -
