Решительно, черт побери! — гневным тоном продолжал Федор Александрович.
На работу Андрей пошел один. Жгутин готовился к отъезду.
Когда Андрей шел по мосту над железнодорожными путями, поеживаясь от пронзительного ветра, обжигавшего лицо, он услышал позади себя торопливый возглас:
— Шмелев!.. Стой!..
Андрей обернулся. Ну, конечно! По мосту к нему бежал Валька Дубинин. Круглое, покрасневшее от ветра лицо его с кнопкой-носом, словно вдавленным между литыми буграми щек, улыбалось, как всегда, широко, но со скрытым лукавством. Казалось, Валька вот-вот скажет что-то ехидное и дерзкое. Но он, задыхаясь, только обрадованно спросил:
— Приехал? Ну, чего хорошего?
— Ничего хорошего.
Андрей, находившийся под впечатлением слов Жгутина, все еще полный досады за него, рассказал Вальке о том, что он узнал за завтраком.
Валька гневно слушал, щеки его пылали. Наконец он не выдержал.
— И мы это так оставим, да?! Мы ведь тоже знаем, откуда идут эти так называемые сигналы! — Валька просто захлебывался в словах. — Филин думает, что живет при старых порядках!
Они уже подошли к вокзалу, и разговор сам собой прекратился.
Надя вернулась с работы усталая и издерганная. «Провались совсем эта жизнь, — с раздражением думала она, — никаких нервов на нее не хватит». Скинув пальто, она прошла в комнату и опустилась на кушетку. Некоторое время Надя сидела на самом краешке, сгорбившись, зажав ладони между колен, не в силах ни лечь, ни встать и разогреть обед. На красивом лице ее вдруг явственно проступили морщинки, под глазами и в уголках рта.
Сегодня у Нади был трудный день. Единственная постоянная ее клиентка, одно время работавшая администратором гостиницы, прибежала в слезах и сказала, что больше она покупать у Нади «частным образом» ничего не будет. Обо всем узнал муж и такое ей наговорил, что она не спала всю ночь. Как будто она собиралась позорить семью, позорить Брест! Но если, муж так считает, то она не будет. Нет, нет! Она, дура, его почему-то любит. И опять пошли слезы.
Надя вздохнула. А кого любит она? И кто ее любит? Да, единственный человек, который любил ее по- настоящему, это был Платон, ее муж, которого она прогнала еще тогда, в Москве. Она считала его слизняком, он не помогал ей добывать деньги, просто не умел и… и не хотел. Собственно говоря, почему он слизняк? Вот не хотел и не помогал, и она ничего не могла с ним поделать. И потом, когда ее арестовали, он все рассказал, что знал. А ведь любил ее. Значит, не просто ему это было. Эх, Платоша, Платоша, где-то ты сейчас, с кем?..
А вот она по-прежнему одна, ее никто не ждет дома.
Надя снова вздохнула и, потянувшись, встала. Надо было все-таки поесть.
В этот момент в передней раздался звонок. Надя насторожилась. Кто бы это мог быть? Сейчас она никого не ждала. А вечером должен был прийти Семен. Но это вечером…
В передней снова прозвенел звонок.
Сейчас, сейчас… Надя почувствовала внезапный холодок в груди. О, господи! Сколько нервов стоят такие звонки, будь они неладны!
Надя подошла к двери и прислушалась. За дверью кто-то негромко кашлянул, переступил с ноги на ногу, проворчал что-то. Кажется, это была женщина.
Решившись, Надя щелкнула замками, и дверь открылась. На пороге стояла Полина Борисовна Клепикова, маленькая, сутулая, вся в черном.
— Ты что, милая, оглохла? — проворчала она. — Али мужика прячешь?
— Что вы говорите, Полина Борисовна! — досадливо ответила Надя, уже сердясь на себя за испуг.
Клепикова прошла в комнату, подозрительно огляделась, потом скромненько села в самом углу, расправив складки на коленях.
— А я уж думаю, не заболела ли, — равнодушным тоном сказала она. — Признаков не подаешь.
— Нету их, признаков, вот и не подаю.
— Али случилось что? — Клепикова бросила на Надю остренький взгляд.
Надя в это время накрывала на стол, вынимала посуду из буфета.
— Ничего не случилось. Пообедаете со мной?
— Можно и пообедать. Из Москвы-то что слышно?
— Ничего не слышно.
— Артур-то молчит?
— Молчит.
— И этот… как его?.. Евгений-то Иванович тоже молчит?
— Тоже молчит.
Клепикова некоторое время задумчиво жевала губами, следя, как суетится Надя, потом сказала:
— Евгений-то Иванович, говорят, будто письмо какое получил и с Артуром того, разошелся.
— Не слышала я про это, ничего не слышала, — резко, пожалуй даже слишком резко, ответила Надя.
Но очень уж неожиданным было известие Клепиковой. Откуда она знает про письмо? Значит, у нее есть какие-то связи с Засохо, или с Евгением Ивановичем, или с кем-то еще, о которых Надя ничего не знала. Выходит, и доверяют ей больше? Ох, и хитра же, оказывается, эта старая карга! Надя насторожилась и решила выведать побольше у своей гостьи.
— Что значит — разошлись? — обеспокоенно спросила она. — Нам-то с кем работать?
А про себя она подумала, что ни с кем она уже работать не хочет — устала, издергалась, и ничего в жизни ей сейчас, кажется, не нужно, только бы оставили ее в покое.
— А работать — с кем пожелаешь, — уклончиво ответила Клепикова. — С Артуром, допустим.
— Провались он, твой Артур! — воскликнула Надя, не в силах скрыть своей злости. — Знать его не хочу, не только что…
Клепикова с любопытством посмотрела на нее.
— Ты, милая, очумела, что ли?
— Очумеешь тут!
— Да чего ты на Артура-то собачишься? Что он тебе сделал?
— Полина Борисовна! Да если бы вы… Да он в грош нас не ставит, пешки мы для него, прислуга. Вот… Ну, скажите, Полина Борисовна, — Надя вдруг остановилась с тарелками в руках перед Клепиковой, — скажите, вы хотите войны?
— Ты что, милая, сдурела? Не дай бог.
— Вот видите! А ему все равно! Он на деньги свои проклятые надеется! Он думает, если всем будет плохо, то ему, жабе, все равно будет хорошо!
Надю всю трясло от ненависти.
— Ну, уж это ты порешь невесть что, — покачала головой Клепикова.
Надя и сама не знала, почему вдруг в ее памяти всплыли те слова Засохо о войне, но сейчас они так же ошеломляли ее, как и в первый раз. Она и не подозревала, что эти слова вооружили ее против Засохо куда больше, чем любые его подлости по отношению к ней самой. Эти слова заставили ее впервые задуматься о том, кто же она в конце концов, неужели она враг всем другим людям? До сих пор Наде казалось, что своей погоней за деньгами она не причиняет никому вреда. Обман, хитрость и риск — это все, по ее представлению, относилось к закону и лично никого из людей не задевало. И вот теперь Надя не раз возвращалась к обжегшей ее вдруг мысли. Неужели она враг другим людям? Неужели, если всем им будет плохо, то ей и этому Засохо будет хорошо?
А Клепикова между тем, помолчав, равнодушно спросила:
— Ты, случаем, не знаешь такого человека, Соловей Глеб Романович?
— Да что он вам всем дался, этот Соловей? — удивилась Надя. — Вот и Артур твой тоже. Аж из Москвы звонил.
