Было темно, в Доме имени Неждановой наверняка уже был отбой.
Катя сидела в луче своего прожектора на борту той самой лодки, из которой выдворяла когда-то Женю суровым распоряжением в мегафон… Теперь он приблизился и был не менее суров, чем она тогда:
- Я все понял, Катя. По крайней мере понял свою роль при тебе. Я - средство доставки.
- Чего-чего? Ой, ты, главное, не придумывай лишнего, и так все трудно… Вот хочешь правду, если на то пошло? Всю-всю? И даже про того матроса? Да, он был мой жених… наврала я…
- Не надо, - перебил он непреклонно. - Главное, чтоб ты сама различала, что - правда, что - нет…
- Жень, я знаю одно: ты мне пристегнул крылышки! Не обидно тебе, если они обратно отвалятся?
- Да какие, к черту, крылышки! Созналась же ты, проговорилась, что театр, актерство - совсем не твоя страсть…
- Ну и что? Ну если и так? А в Москву я хочу!
- Ха! Вот это я и понял, Катя. Что ты стремишься туда, как все три сестры у Чехова! А я - средство доставки! Ишак такой… который везет тебя в столицу, на карнавал, на фиесту… К странной жизни, где право на образование как-то сливается у тебя с правом на отдых, а права на труд нет совсем! Это призрачная жизнь, Катя, опереточная, я не знаю такой… и я не повезу тебя туда, извини.
Она плакала:
- Что ж ты за человек?! Его целуют, ему - про любовь, а он - про Конституцию: право на труд… право на отдых… Женечка, миленький, я почему в Москву-то хочу? Может, потому, дурачок, что в ней - ты! Ты ведь мне теперь кто? Ты мой Константин Сергеевич… мой Владимир Иванович… мой Ален Делон, мой Олег Меньшиков… да что там! Ты - мой президент, если на то пошло… - и вдруг она припала губами к его руке.
Ему это показалось грубым наигрышем, театром дурного вкуса.
- Брось, Катя: медузы, наверно, и те смеются…
- Сам ты медуза!
- Возможно. А еще я - хромой ишак, который заупрямился: не везет туда, куда тебе надо! И 'пиджак' я. И фраер. Катя, а тебе не кажется, что твоя спасательная станция… что там пожар?!
Катя глянула и ахнула. В домике что-то явно полыхало. Еще не сам он, но в нем.
- Свечи, свечи же мы не задули!… А там занавеска…
Бежали оба, но Катя, конечно, быстрее. Ветер свистел в ушах! Скорей, скорей… Вода в ведре, слава богу, есть… еще в умывальнике… Добежала, сразмаху выплеснула всю наличную воду из ведра на уже набиравший силу пожар… Когда Женя доковылял к ней, она топтала сорванную шипящую занавеску - и хохотала! Так хохотала, словно ничего смешнее сроду не видывала за свою 18-летнюю жизнь…
Любителю точных фактов сообщаю (с какими чувствами, каким тоном - другой вопрос!), что в ту ночь они все-таки были близки, наконец. Только это не смогло ни решить, ни снять никаких проблем… Разве что, наоборот, добавить.
25.
Бильярдная. Здесь Замятина довольно успешно обыгрывала в 'американку' молчаливого партнера. Вошел другой ее партнер - по преферансу, седовласый и румяный, с зубочисткой во рту.
- Почтеннейшая, а ужин-то, ужин?
- А ужин рекомендуется отдать врагу…
- Нет, я отведал. Кстати, не знаете, почему сегодня так вкусно? Приехал туз из Министерства культуры или секретарь СТД? 'Своячка' в среднюю, Ксения Львовна! - закричал он. - В среднюю!
- Нет, я - в уголок…
После результативного ее удара этот пожилой жизнелюбец сообщил:
- Там на столе, между прочим, записочка вам.
- Да? Благодарю. Мы уж скоро…
- А я принести могу, все равно бездельничаю. Поухаживать за царицей своей молодости - ничего нет слаще…
- Вот-вот, льстить мне прошу как можно грубей! Кстати, милый флигель-адъютант, не видели вы там Женю моего?
- Никак нет, Ваше величество. И за обедом его не было…
- Да я знаю, где он! Только не представляю, что он там ест. - Удар. - Ах, черт, какого шара упустила!
- Так я принесу депешу-то.
Спустя еще три удара он возник вновь и с поклоном положил на борт бильярда сложенный вчетверо листок.
- Спасибо, голубчик. - И к партнеру: - А вы бейте, бейте… я только на три секунды отвлекусь.
Первая же фраза в записке заставила ее измениться в лице.
'Прощаюсь заочно, т.к. не хочу диспута: уезжать мне или оставаться… Совершенно случайно повезло с билетом…'
- Вот балда! Но почему, почему вдруг?! - обратилась она со своим изумлением к партнеру, который покорно ждал ее удара. - Вы не обижайтесь, я не смогу больше. Засчитайте мне поражение.
И вышла.
В коридоре прочитала чуть дальше:
'Ты во многом была права…'
- В чем я была права?! - спросила она сама себя.
Записка объясняла:
'Ты была права, когда говорила и pro и contra. Я запутался. Не сердись. Если сумеешь быть полезной девушке, - не откажи…'
- Ксенечка Львовна! - встревоженно окликнул ее седовласый 'флигель -адъютант'. - Я могу быть полезен?
- Вы? Вы - нет, спасибо.
- Если что срочное, можно же директорскую 'Волгу' попросить, вам отказа не будет…
- Да при чем 'Волга', когда тут опять философия! 'Ты была права, когда говорила и pro и contra'… Так разве бывает? У нормальных, я имею в виду, людей? У не-диалектиков профессиональных?
26.
Дождик прогонял с пляжа публику. Он на глазах усиливался, - и не выдержали даже обладатели солнечных зонтиков, а также те, кто считал себя выше этих пятиминутных прибалтийских метеокапризов…
Пляж пустел, но радиоголос со спасательной станции, казалось, не нуждался в слушателях… Катя читала инструкцию:
'…Человек идет ко дну не от самой судороги, а от потери самообладания. Так что помните это и не пугайтесь. Потрите сведенную ногу рукой или другой ногой. Боль иногда можно снять посредством другой боли: впившись в соответствующее место ногтем или другим острым предметом, если он имеется при себе, - заколкой из прически, например. Думать при этом старайтесь о чем-нибудь постороннем, отвлекающем, но главное - не теряя времени, плыть к берегу…'
Дверь распахнулась - ее толкнула спиной Инка, которая, входя, закрывала одновременно зонт.
- Катерина! Ты что, мать, для кого твоя лекция? Ливень же!
Катя вяло обернулась:
