— Человек ты для этого неподходящий, — ответил парень, насупив тонкие, черные брови.
— Человек? — пожилой усмехнулся, но глаза подприпухшими веками посмотрели на собеседника остро и неприязненно. — А много ты обо мне знаешь? Я, милый, жизнь прожил ой какую. И несправедливостей вынес вот, — он провел ладонью по толстой шее. — Другому на две жизни хватит. Но молчу. Один мой благодетель, между прочим, тут, в Борске. Сидел он до войны за одно дельце. Так я у него во на каком крючке вишу. Только дернет, и хана мне. А он такой, он когда-нибудь дернет. И не моргнет. Вот как я живу.
Парень поднял на него вспыхнувшие злостью глаза.
— А почему молчишь, а? Почему жить ему позволяешь? Боишься, так?
— Время не пришло. Когда-нибудь посчитаемся. — Пожилой нетерпеливо посмотрел на дверь в соседнюю комнату: — Ну, что же это она? На бал собирается?
— Женщины на любое дело, как на бал, собираются, дорогой.
— До поезда… — пожилой озабоченно посмотрел на часы, — сорок пять минут. А на вокзале тебе еще осмотреться надо. Там всякий народ может быть. Эх, милый. — Он усмехнулся и, придвинувшись, обнял парня за плечи. — Если эта операция удастся, внеочередной отпуск получишь. На два месяца. И все деньги вперед. Понял? Только не унывай, нос не вешай. Весело жить надо.
— А я так и живу, — кивнул тот. — Веселее не бывает.
В этот момент дверь открылась, вошла девушка. Она была в дорогом синем костюме, стройные ноги обтягивали пестрые, клетчатые чулки, на груди красовался большой кулон на тонкой золотой цепочке.
— Вай, какая ослепительная красота! — воскликнул парень, шутливо жмурясь.
— Тамара, дай-ка коньяк, — неожиданно распорядился пожилой. — На дорогу выпьем.
— Ой, правильно!
Она метнулась к буфету. Парень встал с дивана, потянулся и, блеснув зубами, сказал:
— Верно говоришь, надо выпить. Кровь заиграет, душа запоет. Ба-альшой бокал попрошу, дорогая, — обратился он к девушке.
Та с улыбкой отодвинула рюмку и налила ему полный стакан.
Все трое чокнулись.
— Ну, с богом, — сказал пожилой.
И уже в передней, когда молодые люди одевались, он озабоченно повторил:
— Так смотри, Алек, народ это отчаянный. Им терять нечего.
— С такой женщиной, — весело ответил парень, — я лев, а не человек, дорогой.
— Лисой тут надо быть, лисой. Хитростью бери.
— Все будет, — заверил парень, возбужденно блестя глазами.
Когда за ними захлопнулась дверь, пожилой облегченно вздохнул, потом нахмурился и, направляясь в комнату, зло произнес вслух:
— Ты у меня получишь отпуск, сукин сын. И вообще поглядеть за вами не мешает…
Поезд шел по заснеженной степи. До самого горизонта раскинулся слегка всхолмленный голубоватый ее простор — ни деревца, ни оврага, ни деревушки. Только что отсвистела над степью пурга, и тяжелые, свинцово-черные тучи теперь грозно клубились над пустым горизонтом. Солнце, зайдя за них, зловещим багровым заревом подсвечивало края.
— Ах, какая страшная картина, — покачал головой Дмитрий Петрович, стоя у окна и зябко прикрывая пижамой впалую грудь под шелковой полосатой сорочкой. — Ужас просто. Вы только взгляните, — обратился он к соседу по купе, румяному и добродушному толстяку — инженеру.
— Да, грандиозно, — согласился тот и, усмехнувшись, добавил: — Не страшно, не ужасно, а именно грандиозно. — Он отложил газету и зевнул. — Читать уже трудно. Может, лампочку зажжем?
— Да, да, пожалуйста! — предупредительно воскликнул Дмитрий Петрович, с трудом отрывая взгляд и окна, и снова зябко повел плечами. — Признаться, такая картина даже на психику действует.
— Знаете что, батенька? Давайте-ка пойдем ужинать, а? — неожиданно предложил толстяк. — Пока вы со своими страхами последний аппетит не потеряли. В Борск прибудем поздно, ресторан в гостинице закрыт будет. А тут он за три вагона от нас. Решено? — Он энергично хлопнул себя по коленям и весело добавил: — По рюмочке-другой примем, и оптимизма у вас, глядишь, ни сто граммов прибавится.
— Невозможно, — уныло покачал головой Дмитрий Петрович. — У меня, знаете, язва. Я уж тут поем. Жена сухариков насушила, молочка бутылка есть, ну и яйца всмятку. Ничего, знаете, жареного, соленого, острого не принимаю.
— Ах ты, господи! — воскликнул толстяк. — У него еще и язва! Ну, пойдемте, чего-нибудь диетического закажете. Там есть. Это я вам точно говорю. Пойдемте, посидим, рассеемся.
Он так энергично и напористо уговаривал Дмитрия Петровича, что тот наконец сдался.
Переодевшись, они вышли из купе в узкий, гудящий приход и двинулись в дальний его конец, прижимаясь то к одной стенке, то к другой, в такт покачивания вагонов. По лязгающим, продуваемым ледяным ветром переходам они прошли в следующий вагон, потом в другой, в третий и наконец очутились в вагоне-ресторане Здесь было светло, людно и шумно. Но свободные места все же нашлись.
За столиком разговор неожиданно принял совсем другое направление.
Дмитрий Петрович, округляя глаза и машинальна отщипывая белый хлебный мякиш, стал рассказывать о недавнем происшествии в своем учреждении.
— …Представляете? Заходит он ко мне в отдел, никого и ничего не спрашивает, спокойно достает из своего портфеля какую-то бумагу и выходит. Словно наш сотрудник.
— Любопытно. А потом что?
— Я, знаете, почему-то встревожился…
— Ну, естественно, — иронически вставил толстяк.
— Нет, вы не смейтесь. Тогда я выхожу вслед за ним. Вижу, он подходит к какому-то человеку, показывает бумагу, что-то торопливо говорит, и тот поспешно вынимает и отдает ему деньги. Огромную пачку! Мне, знаете, как-то не по себе стало. У нас ведь никакие платежи наличными не производятся, только по перечислениям. А он, значит, берет эти деньги и быстро спускается на второй этаж. Тогда я спускаюсь за ним…
— Вы просто отчаянный человек, — все так же иронически заметил толстяк.
— Нет, я, признаться, человек не очень, так сказать, смелый. Но тут уж просто интересно. Даже, знаете, загадочно. В чем, думаю, дело?
— Да, да, я заметил, вы любите разгадывать кроссворды, — засмеялся толстяк. — Река в Азии из четырех букв, вторая — «а»…
— Нет, вы не смейтесь! Все повернулось просто ужасно! — перебил его Дмитрий Петрович, взволнованно поправляя очки. — Так вот. На втором этаже он эти деньги как можно незаметнее передает другому человеку. Но я заметил! И какой-то меня даже страх охватил, предчувствие какое-то.
— М-да. Подозрительно, конечно.
— Вот видите! А второй человек — я почему-то очень хорошо его запомнил — быстро пошел мне навстречу. Как ни в чем не бывало. Улыбается даже. К счастью, меня тут Всеволод Анисимович к себе пригласил. Это наш главный инженер. Ну, а через полчаса слышим крики в коридоре, шум. Я вскакиваю ни жив ни мертв. Бегу на третий этаж. Вижу, тот самый человек, который деньги давал, мечется по коридору, кричит, чуть не плачет. «Где ваш сотрудник, — кричит, — который деньги мои взял!» За ним наши бегают. Словом, кошмар. А потом выясняется…
— Да, да, что же выясняется? — подхватил толстяк.
— Оказывается, эти два афериста привели к нам того гражданина под предлогом, что у нас продается машина «Волга». Вы только подумайте! Никогда в жизни мы не продавали никакой машины! Но они так ловко его обманули. Просто ужас! Первый, значит, пришел с ним, а второй, которому он потом деньги передал, вышел из какого-то кабинета. Тот к нему подходит и говорит: «Вот этот гражданин, Виктор Иванович, хочет нашу машину приобрести». Тот отвечает: «Ну что ж. Только оформите ордер, и побыстрее: кассир сейчас уезжает». — «А вы подпишете?» — «Конечно, — говорит. — А документы у товарища в порядке?» Вы представляете, наглец какой! Словом, заморочили тому голову совершенно. И конечно исчезли. А тот, первый, оказывается, даже паспорт ему для убедительности оставил, пока они к нам шли. «Раз, — говорит, — я у вас деньги возьму, пусть он пока у вас будет. Вы же меня не знаете». Ну, а паспорт, понятно,
