каменные стены цвета французской горчицы. По дороге ему вспомнилось предисловие к архитектурному путеводителю по Великобритании, автор которого — ученый-искусствовед — с изрядной долей юмора описывал замок семнадцатого века, перестроенный на современный лад: зеркальные стеклопакеты в окнах, полы с подогревом, бесчисленные ванные комнаты с горячей водой из крана; однако при виде этого величественного здания смеяться Нику расхотелось. Джеральд остановил машину у ворот. Все вышли. Ник выходил последним, таращась по сторонам, а у ворот уже материализовался Фейлз, настоящий дворецкий в утренних брюках в полоску, и повел их в дом. И вот они уже в центральном холле — огромном, двухэтажной высоты, с резными перильцами галереи поверху и огромной каминной доской, похожей на плиту какой-то барочной гробницы: и Нику кажется, что он очутился то ли в музее искусств, то ли в роскошном отеле, то ли в какой-то странной и обворожительной помеси того и другого.
Пресловутый «горшок на огне» ждал их на круглом столе в столовой, выдержанной в стиле рококо. Вся обстановка здесь, как уже знал Ник, была целиком вывезена из одного парижского особняка. С медальона на потолке улыбались нагие девы с огромной гирляндой роз. Над камином висел Сезанн — Ник определил его с первого взгляда и снова ощутил восторг от того, что он, Ник Гест из Барвика, оказался в таком доме. Все, что он видел вокруг, мгновенно преображалось для него в слова, укладывалось в отточенные формулы, как будто он сразу рассказывал об этом кому-то, столь же впечатлительному, как и он сам.
Не успел он задуматься о том, когда и как удобнее будет продемонстрировать свои познания, как лорд Кесслер сказал:
— Как видишь, Сезанн теперь висит здесь.
Рэйчел бросила взгляд на полотно и ответила:
— Да, действительно.
В родном доме она как-то расслабилась, в движениях и жестах ее появилась какая-то сонная неторопливость. Улыбалась она особенно тепло, и каким-то очень уж простым и небрежным, лишенным всякой формальности жестом показала Нику, куда ему сесть.
Джеральд окинул картину критическим взглядом, словно просматривая документ, который может ему пригодиться.
Ник почувствовал, что надо что-то сказать, и сказал:
— Очень красиво.
— В самом деле, мило, — согласился лорд Кесслер.
Кесслеру было лет под шестьдесят, ростом чуть пониже Рэйчел, плотный, лысый, с чуть асимметричными чертами лица. Одет в серую тройку, без уступок не только моде, но и погоде, — заметно было, что ему жарко. Он ел лосося и пил сладкий рейнвейн, и видно было, что для него это вошло в привычку, как свойственно людям, которые всю жизнь обедают в барочных залах и роскошнейших ресторанах Европы.
— А когда приезжают Тобиас и Кэтрин? — спросил он.
— Я бы поостерегся называть точное время, — ответил Джеральд. — Тоби приедет с девушкой, Софи Типпер, дочерью Мориса Типпера (имя Морис он произнес на французский лад, с ударением на последнем слоге). Кстати, она многообещающая актриса.
Он бросил взгляд на Рэйчел, и та добавила:
— Да, она очень талантлива… — и, как часто с ней случалось, поколебалась, словно желая добавить что-то еще, но в конце концов просто улыбнулась и умолкла.
Ник не раз замечал, что иные из его друзей привлекают внимание старших лишь своим происхождением от тех или иных родителей. Услышав имя Мориса Тип-пера, лорд Кесслер фыркнул и что- то пробормотал — непонятная для внешнего мира насмешка одного богача над другим.
Эта Софи Типпер то и дело всплывала на горизонте, начиная со второго года Тони в Оксфорде. У Ника складывалось впечатление, что его друг встречается с дочерью магната лишь для того, чтобы оправдать ожидания родителей.
— А что касается Кэтрин, — продолжал Джеральд, — ее привезет какой-то так называемый приятель, имени которого я не помню и, по совести говоря, предпочел бы вовсе не знать. — Тут он широко улыбнулся. — Подозреваю, что примчатся они в последний момент. Думаю, Ник по этому вопросу более осведомлен.
Ник тоже почти ничего не знал.
— Вы, наверное, говорите о Расселе? — отозвался он, старательно подражая манере Джеральда и Рэйчел. — Да, он очень милый. И многообещающий фотограф.
О Расселе Ник услышал только вчера и сильно подозревал, что никакого Рассела бы не было, не изложи он Кэтрин во всех подробностях историю своего успеха с Лео. Сам он этого Рассела не видел, однако решил, что стоит добавить:
— Он в самом деле очень милый.
— Ну что ж, — сказал лорд Кесслер, — спален у нас в доме множество, все подготовлены к приему гостей, а на случай, если все же не хватит, Фейлз зарезервировал номера в «Лисах и гончих» и в «Коне и конюхе». И там и там, как я слышал, все очень пристойно. А на деликатные моменты я готов закрыть глаза.
Лорд Кесслер никогда не был женат, однако и ничего гомосексуального в нем не чувствовалось. С молодыми людьми, с которыми сталкивала его светская жизнь, он обходился подчеркнуто вежливо, но безразлично.
— В конце концов, — добавил он, — премьер-министра у нас сегодня не будет.
— Точно, премьер-министра не будет, — подтвердил Джеральд с таким видом, словно госпожа премьер-министр получила приглашение, но не смогла прийти.
— Да оно, пожалуй, и к лучшему.
— В самом деле, — добавила Рэйчел.
Джеральд шутливо запротестовал и добавил веско, что ожидает прибытия многих важных лиц, например министра внутренних дел.
— Ну, с ними мы справимся, — ответил лорд Кесслер и позвонил в колокольчик, вызывая слугу.
После обеда Нику показывали особняк — просторные залы, безупречно чистые и прибранные, с особым сухим запахом богатого деревенского дома в летний день. Ник бывал в похожих домах в детстве, в окрестностях Барвика; порой отец брал мальчика с собой, когда его просили завести громоздкие стенные часы — но те дома были старше, дальше от Лондона, в них пахло собаками и сыростью. Здесь же царил викторианский дух сытой роскоши: повсюду картины, гобелены, керамика, антикварная мебель — по сравнению с этим домом тот, что на Кенсингтон-Парк-Гарденс, казался почти аскетичным. Мебель была в основном из Франции, и потрясающего качества. Ник то и дело отставал, чтобы повнимательнее осмотреть то или другое, и говорил, чуть задыхаясь от сладкого волнения: «Вот этот эскритуар времен Людовика XV — удивительная вещь, правда, сэр?» Отец в детстве, перед тем, как брать его с собой в особняки, объяснил, что к лордам нужно обращаться «сэр», и Ник всякий раз с трепетом ждал, что, пока папа заводит часы, из соседней комнаты вдруг возьмет да и выйдет настоящий лорд.
Лорд Кесслер оглядывался, возвращался к нему.
— Да, — говорил он с улыбкой. — Совершенно верно. Изготовлен для маркизы де Помпадур.
— Потрясающе!
И оба любовались письменным столом из палисандра, с гнутыми позолоченными ножками. Лорд Кесслер открывал ящик, в котором тускло блестел какой-то фарфор, снова закрывал.
— Я смотрю, вы разбираетесь в мебели.
— Немного, — скромно ответил Ник. — У моего отца антикварный бизнес.
— Да, и отличный, процветающий бизнес, — вставил Джеральд с такой энергичной благосклонностью, словно Ник признался в родстве с мусорщиком. — Он мой избиратель, так что я хорошо его знаю.
— Тогда вам стоит приглядеться ко всему, что здесь есть, — заметил лорд Кесслер. — Такого вы нигде больше не увидите.
— В самом деле, Ник, смотри внимательно, — подхватил Джеральд. — Этот дом никогда не
