фельдмаршалов и генералов.
В решающий момент Латерзнер бросает на весы последний по счету, но первый по важности аргумент. Он великодушен. Он готов на минуту признать, что все, что говорили обвинители о германских фельдмаршалах и генералах, это святая правда. Но где же все эти лица теперь? Конечно же в тюрьме. Обвинители требуют признать германский генштаб преступной организацией для того, чтобы наказать его членов. Так не проще ли будет «четырем победоносным державам… на практике разрешить вопрос об индивидуальной виновности или невиновности этих 107 людей с помощью 107 отдельных судебных разбирательств?»[14].
Расчет здесь был верный. Фельдмаршалы и генералы действительно находятся в тюрьмах, но, по счастливой случайности, в американских и английских. То была осень 1946 года. Уже Черчилль произнес речь в Фултоне. Уже стрелка барометра явно пошла вправо. Все говорило за то, что время работает на Рундштедта и Манштейна, Гудериана и Хойзингера. Надо во что бы то ни стало оттянуть решение их судьбы, дать улечься бушующим страстям. А там уже американская Фемида скажет свое слово.
К сожалению, Международный военный трибунал, вернее, его буржуазное большинство пошло на поводу у защиты, оказалось не в состоянии преодолеть все усиливавшееся давление новой международной обстановки. В результате трибунал отказался признать германский генштаб преступной организацией. В приговоре было записано:
«По этой теории[15] верховное военное руководство любой другой страны также является ассоциацией, а не тем, чем оно в действительности является – собранием военных, определенным числом лиц, которые в известный период времени занимали высокие военные посты».
Западные представители в Международном трибунале, к великому сожалению, не посчитались с протестом советского судьи и, целиком восприняв коварный совет доктора Латерзнера, указали в приговоре:
«Трибунал считает, что не следует принимать какого-либо решения о признании преступной организацией генерального штаба и верховного командования. Хотя количество лиц, которым предъявлено обвинение, больше, чем в имперском кабинете, оно все же настолько мало, что путем индивидуальных судов над этими офицерами можно будет достигнуть лучшего результата, чем путем вынесения трибуналом решения, требуемого обвинением».
Вряд ли следует говорить здесь подробно о том, что в условиях, создавшихся затем в Западной Германии, «отдельные индивидуальные суды» над гитлеровскими генералами превратились в фарс. Все гитлеровские генералы в конечном счете оказались на свободе, и значительная их часть использована для создания бундесвера.
И что же? Разве так уж напрасно прошло перед Международным военным трибуналом дело германского генерального штаба? Нет конечно. Уже самый факт суда над прусскими милитаристами имел огромное морально-политическое значение. Столкнувшись с массой бесспорных доказательств, Международный трибунал не мог не признать преступной роли германского генералитета в истории гитлеровской агрессивной политики. В приговоре зафиксировано, что генералы и фельдмаршалы третьего рейха «ответственны в большой степени за несчастья и страдания, которые обрушились на миллионы мужчин, женщин и детей. Они опозорили почетную профессию воина. Без их военного руководства агрессивные устремления Гитлера и его нацистских сообщников были бы отвлеченными и бесплодными… Они, безусловно, представляли собой безжалостную военную касту. Современный германский милитаризм расцвел на короткое время при содействии своего последнего союзника, национал-социализма, так же и еще лучше, чем в истории прошлых поколений».
Находясь под давлением неопровержимых фактов, те же самые западные судьи, которые ухватились за совет Латерзнера, все же не могли не высказать в приговоре, что они сами думают о высших чинах разбитого вермахта:
«Многие из этих людей сделали насмешкой солдатскую клятву повиновения военным приказам. Когда это в интересах их защиты, они заявляют, что должны были повиноваться. Когда они сталкиваются с ужасными гитлеровскими преступлениями, которые, как это установлено, были общеизвестны для них, они заявляют, что не повиновались. Истина состоит в том, что они активно участвовали в совершении всех этих преступлений».
Но не прошло и полутора десятка лет, как один из этих людей, полномочный представитель вновь восстановленного германского генерального штаба, прикатил в Вашингтон с официальным визитом. Это был генерал Шпейдель. 8 августа 1960 года гостю было предоставлено слово на заседании Ассоциации армии США. Шпейдель, разумеется, не стал совершать исторические экскурсы. Он предпочитал не вспоминать о второй мировой войне. Он говорил совсем о другом:
– Разрешите мне начать с выражения благодарности из глубины моего сердца… Тот факт, что мы, немцы, заняли свое место в Европейском сообществе и взяли на себя наши обязанности в деле защиты этого сообщества вместе с нашими союзниками, объясняется в значительной степени моральной, духовной и материальной поддержкой, которую мы получили от вас – Соединенных Штатов. Без этой помощи мы никогда не смогли бы создать, организовать и обучить вооруженные силы Федеральной республики… Мы всегда будем благодарны за это и никогда не забудем об этом проявлении дружбы и величия с вашей стороны.
Но какое уж тут величие. Не величие, а позор должны были испытывать те, к кому была адресована речь Шпейделя. Это была новая насмешка германского милитаризма. Только теперь уже не над солдатской клятвой своих соотечественников, а над солдатами Америки, проливавшими кровь, отдававшими свои жизни на полях сражений второй мировой войны.
Прочитав эту речь Шпейделя, я не мог не вспомнить слов главного советского обвинителя Р. А. Руденко. Роман Андреевич говорил о той особой опасности, которая таится в возможности восстановления германского милитаризма. Как бы заглядывая в ближайшее будущее, он напоминал:
– Всякому, кто сколько-нибудь следил за политическим развитием Европы после первой мировой войны, хорошо известно, что офицеры и генералы кайзера сразу же обнаруживали готовность повторить проигранную войну. Обвиняя в военном разгроме Германии кого угодно, только не себя, они создавали нелегальные организации, лелея мечту о реванше, и готовы были продать честь и шпагу любому политическому проходимцу, который не постесняется затеять новую мировую бойню.
Вряд ли надо искать другие слова, чтобы справедливо прокомментировать речь Шпейделя, а заодно и то внимание, которое оказали ему в Вашингтоне.
VIII. У последней черты
Исповедь ханжей и лицемеров
