— Из нашего дома. Знакомая.
— Не брешешь? Гляди у меня!
У Виталия накипала злость. От этой безбоязненной, самоуверенной наглости, от этой исходящей от Косого злой, напористой силы, от черт его знает чего еще враждебного, темного в его душе.
— Барахло где? — снова спросил Косой.
— На вокзале, где же еще!
— Пошли.
— Не, — отрицательно мотнул головой Виталий. — Сначала гони, что обещал.
— У Анисьи получишь.
— Не, — упрямо повторил Виталий. — Сейчас.
— Нету у меня сейчас. Понял?
— Не мое дело.
— Ты мужик, видать, деловой, — прищурился Косой. — Ладно. Доставим барахло в одно место, там получишь.
Последние слова прозвучали угрозой.
— Со мной не шути, — посоветовал Виталий. — Гони все сполна, потом барахло получишь.
— А ты не такой, как Васька тебя обрисовывал.
— Васька — прыщ. Много он понимает.
Косой, видно, ожидал другого и сейчас раздумывал, на что решиться.
— Ладно, — тряхнул он черной вихрастой головой. — Киляй со мной.
Они зашагали молча и быстро.
Косой уверенно вел Виталия по путанице каких-то переулков и закоулков, мимо покосившихся заборов, перепрыгивая через канавы. Потом спустились в глубокий овраг и, цепляясь за кустарник, по крутой тропе выбрались на другую его сторону. «Тот самый овраг», — отметил про себя Виталий.
Наконец задами подошли к одинокому домишке, спрятавшемуся за деревьями. Вокруг по неровностям поля угадывались прошлогодние огороды.
Косой уверенно подошел к дому и постучал в окно. За стеклом дрогнула, но не открылась занавеска.
— Дядя Осип, я это, — прижавшись к окну, глухо сказал Косой.
Не дожидаясь ответа, он обогнул дом, бросив на ходу Виталию:
— Здесь обожди.
И скрылся за углом дома.
«Вот она, воровская хаза, — радостно подумал Виталий. — Правильный я с этим гадом тон взял. Но как запомнить сюда дорогу?»
Он огляделся. В стороне темнел ряд домишек. За ними, видимо, была улица. По другую сторону дома огороды полого спускались в лощину и уходили неоглядно, к черной гряде далекого леса. В поле за лощиной одиноко и деловито урчал трактор. Вглядевшись, Виталий увидел его. Черным жучком трактор полз по склону. Потом далеко в стороне Виталий различил невысокую головастую башенку, она еле выглядывала из-за косогора. «Водокачка», — догадался он. По дороге к ней прошла машина.
Появился из-за угла дома Косой. А в окне снова дрогнула занавеска. Виталия кто-то рассматривал. А Косой, словно невзначай, подвел его к окну и протянул мятую пачку денег.
— Держи.
Виталий пересчитал и бережно спрятал деньги во внутренний карман пиджака.
— Теперь пошли, — объявил он.
По дороге Косой разболтался — видно, безбоязненным упрямством своим Виталий внушил доверие.
— А Васька — прыщ, это точно, — говорил он. — Мы с ним в колонии встретились. Меня туда сунули спервоначала. Ошибочка вышла, — усмехнулся Косой. — Ночами он мне все про свою жизнь трепал. У него отец какой-то враг народа был. Доктор. Замели в пятьдесят втором.
— Сейчас небось реабилитировали, — не удержавшись, сказал Виталий.
Его душила ненависть: этот гад еще говорит о врагах народа! Виталий никогда не думал, что он способен на такую лютую, туманящую мозг ненависть. «Перевоспитывать надо их», — заученно сказал он себе, чтобы хоть чуть-чуть остыть, и тут же со злобой подумал: «Кого чем перевоспитывать. Этого, например, только пулей». Он знал, что перебарщивает, но ничего не мог поделать с собой в этот момент.
— Может, и реабилитировали, — насмешливо согласился Косой. — На том свете из адской зоны в райскую кинули. Он, между прочим, Васькиной матери говорил, что, если придут за ним, застрелится. С фронта еще машинку приволок. А пришли, так разом скис. Тоже мне враг народа! Таких воры в лагерях делали знаешь как? Подошвы лизать заставляли, парашу жрать…
— Врешь! — не помня себя, воскликнул Виталий. — Врешь, гад!
На его счастье. Косой не придал значения этой вспышке и беспечно сказал:
— Ну, вру. А и такие были. Вон и Васька. Ну, я этому трухляку мозги вправил. Воровской закон преподал. Как бобик за мной бегал. Кусать вокруг стал.
Виталий, с трудом овладев собой, осторожно заметил:
— Он и сейчас покусывает, кажись!
— Тю! Полусвет, — презрительно сплюнул Косой. — В авторитете ему не быть.
— Он тебе вещицу одну передал…
— Ну и што? — насторожился Косой.
— Подвести может, гляди.
— Ты за кого меня держишь, тухарь? Кое-что понимаем. — И, усмехнувшись, хвастливо добавил: — Я у Васьки много чего потянул.
— На дело водил? — скрывая тревогу, спросил Виталий.
— Это ты его води, если свобода надоела.
Виталий почувствовал, как отлегло у него от сердца: Васька был ему уже чем-то дорог, уже какую-то ответственность чувствовал он за судьбу этого парня, уже боялся за него. Васька должен был стать его другом, а не Косого. И станет!
— Чего же ты с него тянул?
— Ножа боится, прыщ, — усмехнулся Косой. — Крови боится. Все с себя отдал. А матери трепанул, что пропил. Ха! Тоже мне петух! Вот и эта штучка. Придем к Анисье, покажу, если хочешь.
— Чего ж, покажи, — еле сдерживая волнение, отозвался Виталий и безразлично спросил: — К ней барахло попрем?
— Не. Там все чисто.
Они уже шли по знакомым улицам, когда упали с черного неба первые тяжелые капли. А уже около самого вокзала с треском, как тугое полотнище, разорвалось небо, и на город обрушился ливень.
Совсем мокрые вбежали они в вокзал.
Виталий получил в камере хранения чемоданы, и они с Косым больше часа сидели на них и курили, пережидая грозу.
Наконец небо посветлело и дождь стал редеть. Решили идти.
По дороге Виталий спросил, придав голосу интонации уважительные, почти восхищенные:
— И с какого дела ты столько барахла унес?
— Грабанули одно ателье. С Котом ездили. И шоферягу одного подцепили. Он как увидел, сколько тянем, в штаны наклал.
— Без мокрого обошлось?
Косой остро глянул на него через плечо.
— Работаем чисто. А что, шум пошел?
— Шума не было. А про сторожа какого-то малость слышал.
— Стукнул его Кот, не удержался, — сердито сказал Косой.
Виталий вспомнил щуплое старческое тело у порога ателье, седые, перепачканные в крови волосы. Хотелось схватить Косого и бить, бить тоже в кровь. И ярость на секунду затуманила голову. Он так
