— … — Ольми всхлипнул вдруг. — …Это же Рос ко! — прорвалось у него. — Убийца! Убийца. Дикарь, убийца! — Взвизг, шелест, Ольми, с залитым слезами лицом, исчез.
— Да, Краас, мы не думали, что у тебя такой друг.
— Незачем было звать его, Краас.
— Мы бы отлично провели время без этих ужасов.
— А ведь какой был хороший день!
— Ты как хочешь, а мы уходим, Краас.
Резкий шелест, шелест, шелест. Фигуры вокруг стремительно убывают. Вместе с ними гаснут и запущенные их воображением светляки.
— Ты совсем напрасно сделал это, Роско, — укоризненно сказал ему Краас перед тем, как последовать за всеми. — Вот уж не ожидал от тебя, К чему демонстрировать свои… грубые привычки среди нормальных людей? Не стоило тащить на Землю все, чем ты занимался внизу. И хотя я сам скоро окажусь там, уверен, уж я сумею без подобного обойтись. И все Переселенцы Земли тоже.
У Крааса даже голос, кажется, дрожал от обиды. Самой настоящей. Гнев Роско улетучился, и он вместо того, чтобы отвечать что-то, вдруг захохотал, длинно, нервно, истерически.
…С тихим рыком львица подошла к нему, сидящему, обнюхала сперва маленький трупик, который он уложил на песок перед собой, затем его самого. Роско ожидал чего угодно, вплоть до нападения, но не шевелился. Гека шумно вздохнула, совсем по-человечески, ушла в темноту грота и, повозившись, улеглась. Два желтых огня вспыхнули и погасли там — Гека закрыла глаза.
«Чтобы меня не видеть. И мертвую маленькую. Надо ее похоронить. Сейчас…»
Шелест рядом. Запах цветущей лалы, цветущего веретенника, цветущего дерева пай.
— Не переживай так, Роско любимый. У зверей, наверное, все по-другому, и она с самого начала для Геки была… как это, отрезанный ломоть.
— Не думаю.
— Нет, нет, это так, Роско. Ты сделал все правильно, хороший.
— «Лев возляжет рядом с ягненком, и младенец поведет их». Знаешь, Нока, в процессе обучения мне попадались всякие древние тексты. Сейчас вспомнилось… Зачем ты снова здесь? — спросил он жестко.
— Я… так.
— Так. Помоги-ка.
Они отнесли львенка и закопали под раскидистой шелковицей. Причем Нока, исчезнув на минуту, вернулась с короткой лопаткой. «Из инвентаря Ольми», — пояснила. «А сам он где?» — «Откуда я знаю. Забился куда-нибудь, плачет. Ольми любит поплакать». — «Ты хоть сама понимаешь, как чудовищно то, что он делал?» — «Чудовищно — это если поступаешь против совести. А он против своей совести как раз не поступал. Это ты сделал чудовищное, с его точки зрения». — «Ты тоже так думаешь?» — «Я — нет, тебе легче?»
— Вот и меня в свое время надо было так же, — сказал Роско, обравнивая маленький холмик. — А не учить всякому…
— Нет, Роско. Нет, любимый, нет, нет.
— Что это ты? Любимый да хороший, а не любименький или хорошенький, или еще чего соответствующее. Чувства взыграли? Перемена формы общения?
Нока старательно водила лопаткой.
— Будь любезна, объясни словами, что ты имела в виду, говоря, что меня должны позвать? Наставники? Зачем? Да, я сказал там, внизу, что вернусь, но этого же не бывает.
— А ты сказал.
— Ну и что?! — взорвался Роско. Как смеет она лезть?! — Что мне там было говорить, если на меня смотрели, как на… Да я и сам тоже…
— Да ведь я знаю, Роско, не кипятись.
— Тем более.
— А все-таки ты сказал. Обманул девочку, а, Роско? Теперь мучаешься. Ну, ничего, ничего, не ты первый, не ты последний. Только вниз-то тебе так и так, придется идти. Сядешь снова в «кораблик», и…
— Тебя Наставники прислали? — Роско, показалось, начал понимать.
— Вот и нет. Пришлют… не меня. Я, говорю же, так просто. Надо же тебе наконец сказать хорошие слова, если ты не слышишь их сам, мой милый Роско. Смотри, ночь какая. Морем пахнет. Хочешь, искупаемся?
Из-за деревьев от дома пронесся отзвук многоголосого хохота. Взлетели и опали призрачные и настоящие фейерверки.
— Веселятся…
— Не жадничай, Роско. Пусть радуются, как могут. Пошли?
А на белом в слабых лунных лучах песке, куда они выбрались из теплого моря («Вот и луна показалась, прошел сезон дождей над Искристым»), зарываясь руками в хранящую солнце рассыпчатую глубину, Роско поймал себя на том, что в нем внезапно родилось давнее, основательно забытое, но вместе с тем очень знакомое ощущение. Оно было мучительно известным и одновременно просто не могло появиться здесь, на Земле, посреди напоенной спокойствием ночи с прибоем и чуть слышно смеющейся женщиной рядом. В нем была тревога… Через секунду Роско уже знал, что это.
— Нока, ты можешь принести мои вещи из дома? Я не хочу идти туда, а мне надо переодеться. И прихвати весь мешок, если не трудно.
— Ты собираешься уйти? Вот сейчас?
— Да. Я еще днем решил.
— Ну, Роско…
Она принесла его вещи, его обычную одежду, заплечный мешок, который он тут и не распаковывал, в общем. Смотрела, как Роско одевается, стряхивая прилипший песок. Тело Ноки, облитое светом почти полной луны, казалось голубоватым. На прощание Роско погладил ее по щеке.
— Не сердись, Нока. Ты очень красивая, и…
— Ты всем это говоришь? — Она отбросила его Руку.
— Я сказал, что есть.
— Ты… ах, вот что. Тебя позвали, обязательненький Роско? Тебе пора к Наставникам? Вот видишь, я же предупреждала.
— Хотел бы я знать, каким образом ты смогла…
— А как тебя позвали? Ну-ка, мне интересно… нет, не пытайся закрыться, я все равно увижу… Роско сжал виски.
— Нока, уйди! Исчезни, пропади! Прекрати копаться в моих мозгах!
— Я не только в мозгах, я в самую душу к тебе влезу, единственненький мой Роско. Не знаешь ты, на кого напал. Ну, и всего-то. Чего стеснялся сейчас, подумаешь, я узнала, что у тебя снова появился, как ты называешь, «проводничок». Как когда-то в твоем «лабиринте», так, Роско?
— Так, — Роско влезал в лямки.
Минутная вспышка прошла, ему снова стало наплевать. Вот и обычное состояние. Наплевать. Гляди в него, кто хочет, выворачивай наизнанку…
— Всего хорошего, Нока. Извинись за меня перед Ивой и Краасом. Ну и всеми остальными тоже. Если нетрудно.
«Проводничок» незримо подталкивал Роско к роще эвкалиптов. Понятно, свидание назначено неподалеку. Хорошо хоть, что сама роща — это все же Владение Наставников, и никто из Краасовых гостей туда сунуться не должен. Но неужели ему придется отправляться на планету вновь?
— Придется, Роско, придется. Ты не забудь там, что я тебе посоветовала. Не теряйся. Она согласится с радостью, и ей это останется на всю жизнь.
— Вот что, Нока. Я, конечно, не могу выведать, почему и для чего, но ты совсем не такая простушка, какой хочешь подчас прикинуться. И знаешь ты гораз до больше. Зачем тебе, Нока? И откуда тебе все становится известно? Даже то, что еще не случилось? Откуда?
