Харон

Скала была похожа на чей-то профиль с высокой шевелюрой, окладистой бородой и коротким носом. Еще раз подосадовав на ее отдаленность, Харон отправился в путь. Он, балансируя, шел по узким карнизам над пропастями, от которых, будь они освещены до самого дна, закружилась бы голова у любого канатоходца. Местами ему приходилось делать прыжки через расселины, наполненные лишь густой непроницаемой тушью, но под тушью угадывались в буквальном смысле бездонные глубины. А один раз он упал в длинном прыжке, целясь руками в выступ, расположенный двумя его ростами ниже на противоположной стене трещины, и, повиснув, проследил взглядом падение камней, сорвавшихся от его прыжка. Оно было долгим.

Он шел напрямик, не выбирая дороги. Ему попадались едва заметные тропки, и он удивлялся по обыкновению, кто и когда мог их проложить, и сразу забывал. В пришедших сумерках предметы, расположенные ближе, стали лучше видны, а дальше, наоборот, потерялись. Он уже не видел Реки и держал направление наугад.

Может ли он заблудиться здесь? Вдруг за следующим поворотом, за гребнем, за новым ущельем его ожидает нечто, дающее ответы на все вопросы, разрешающее загадки, несущее покой и отдохновение? Но там — лишь новый гребень, новое ущелье, новые скала и оползень.

«Сеанс поверхностной психотерапии проведен. К чему он еще, этот Дэш? Утешитель. Дорогой Утешитель — Даймон Уэш — Дэ-У — Дистанционное Управление… Чушь, ерунда: если кто здесь и управляет, то, уж конечно, не Дэш».

Он выпрямился на краю карниза и стал навытяжку все быстрее и быстрее падать вперед, не ослабляя напряженного тела. Опять прыжок вниз через пропасть на руки.

«После которой Ладьи я встретил эти мерцающие глаза, раскрывшиеся прямо в мертвом камне? После Горячей Щели, первой моей здесь, вот когда. Я попал сюда, к Реке, как и все, по той же Тэнар-тропе. В массе, с народом, ничего выдающегося… э-э, не так, меня-то танаты ждали специально, да едва не почетный караул выстроили, с докладом и разъяснением, кто я такой теперь есть. Сказали только то, что считали нужным, и первый же рейс показал, как мало они мне сказали, и Дэшу я был несказанно рад, кого пренебрежительно называю отдушиной, да и продолжаю быть рад каждой беседе с ним, что там говорить…»

Лагерь появился неожиданно. С этой стороны Харон еще никогда к нему не подходил. Задержавшись на приглаженной, ниже пройденных, вершине, он бросил взгляд на вновь открывшуюся ему Реку.

Ничейная полоса меж Мирами. Все пути лишь пересекают ее, разделяющую жизнь и… жизнь. В Мирах нет смерти. Она здесь, на этих берегах.

Оглянулся на горы. Локо бы сюда, поискал бы он и Ламию свою, и Кер, и Эмпусу с ослиными ногами.

Пружиня, стал спускаться широкими прыжками, утопая в струистом щебне глубже, чем по щиколотку. Ряды палаток неправильными изломами упирались от берега в подножие Тэнар-Горы. Тут начинались первые линии, прибежище новичков. Антон так хотел зайти за них, но так и не решился. Где теперь Антоша-Клетчатый-Тотоша? Его Мир, кажется, был жарок. Что поделывают Локо и Псих? Листопад и Гастролер? Была ли новая партия? Харон вернулся на свое хозяйство, ребята…

Неизвестно, как его углядели, но уже у первых палаток выстроились встречающие. Новенькие, они стояли с опаской, многие лишь высовывали головы из палаточных пологов и тут же прятались, едва он приближался. Срезая, он двигался поперек линий, стараясь выбирать промежутки пошире. В палатках, впрочем, усидели не все.

— Ну чего тебе, говори. Что трешься, как собачонка с поджатым хвостом?

Низенький толстячок преследовал его третью линию подряд, не решаясь ни догнать, ни отвязаться. Харон знал таких, вынь им и положь с самим Перевозчиком поговорить, хоть парой слов пере-

броситься, самолюбие потешить, перед другими покрасоваться. С «примороженностью» и это пропадало.

— Имеешь что сообщить? — Харон нарочно остановился меж прогнутых палаточных стен, где их мало кто мог увидеть. Сперва, трясясь, подойдут, потом по плечику похлопают, потом на шею сядут.

Недвижный, обративший к нему черное лицо огромный Перевозчик внушал толстяку плохо преодолимый трепет, но он все же решился:

— Господин Харон, я прошу извинить… Может быть, вам это пригодится…Вы ведь разрешите, господин Харон? Да?

— Да, да, разрешу. Рожай поживее, замерзнешь. Толстяк увидел, как голова Перевозчика слегка

наклонилась в вышине, и, ободренный, приблизился еще на шаг.

— Вы самый главный тут, господин Харон, и должны быть в курсе. Там на площади… Там какая-то свара, господин Харон. Не знаю, правда, по какому поводу, но что-то из ряда вон. Да-да, из ряда вон. Господ танатов — ой-ей, господин Харон! — Толстяк схватился за щеку, как будто у него болел зуб. — Все чего-то ищут, я, правда, не знаю чего. Но много народу, много. Да! Я видел там еще очень много этих, ну, простых обитателей. Стоят, глазеют. Да! Вспомнил! Ищут какой-то Тоннель. Он куда-то пропал. Я тут недавно, господин Харон, но уже дважды видел вас, вы, может быть, помните… ну, конечно, конечно, столько забот, куда там какого-то отдельного… Моя фамилия Брянский, разрешите представиться. Брянский! Я знаю, тут многие не сохраняют имен, но только не я! — Толстяк совсем разошелся и шаркнул ножкой. — Да! Так вот, Тоннель. Не могли бы вы пояснить… ах да, впрочем… Но я вам первый сказал, господин Харон, я надеюсь, мне это каким-то образом зачтется? Брянский вам очень и очень пригодится, господин Харон! Я тут недавно, но совсем не жалею, да!

«Сейчас, ты мне пригодишься…»

Харон подтянул к себе обомлевшего толстяка и, развернув, поставил впереди. Жестами указал, что требуется. Потом пошел, глядя сквозь Брянского, как будто они уже миновали стрежень и от того остались лишь прозрачные контуры. Брянский пригибал к земле растяжки и придерживал мешающие пологи. Он перебегал линии первым и победоносно оглядывал всех, кто замечал его, освобождающего дорогу Перевозчику. И, по всему, был очень доволен.

«Вот ты и еще кому-то принес радость, Харон. Маленькую и гаденькую, но хоть что-то. Пусть его, каждый должен быть употреблен на своем месте — так, кажется?»

Чем ближе к центру, тем больше наметанным глазом он находил свершившихся в лагере изменений. Хоть в той же расстановке палаток на линиях. Центральные-то он знал лучше. Вот здесь не было этой двойной, зеленой, новой. Вот тут выстроился, вклинившись в прежнюю картину, ряд низких, одноместных. На этой — шестьдесят девятой, кажется? — не зияла посреди прохода ямища.

«Я как будто возвращаюсь всегда в те же, но чуть переставленные декорации. Тоннель — с ним-то что могло стрястись? Вход в него обычно открывался по правую руку от Тэнара, более или менее рядом с сотыми линиями».

Слышался гомон, приглушенный, как сквозь вату. Это всегда так. Перед Хароном вырос танат.

— Фу ты, как чертик из коробочки.

— Разгуливаешь, где тебе вздумается, Перевозчик. Тешишься сокровенными разговорами?

«Отвык. Вот совсем немного не пообщался с этой сволочью и отвык. Гадость пятнистая».

— Какие-то проблемы? Без дяди Харона имущество растеряли? На что вы годитесь, немочь бледная,

Танаты — а их объявилось уже не менее десятка вокруг — совершенно одинаковыми жестами положили лапы на рукояти своих мечей.

— А ну, сдай назад. Песика мне напугаете. Брянский, ты где?

Танат, стоящий перед ним, потребовал коротко:

— Ключ.

— Я сейчас умру. То есть я хотел сказать, уйду за Реку. Никогда не мог предположить, что стану участником сказочной сцены.

— Ключ, Харон. Ты обязан.

— Что это у вас там случилось? — Харону не хотелось сдаваться сразу, но он