А светловолосый мужчина в великолепном легком костюме с искрой продолжил пить ледяной коллекционный «Брют». Глядел на скрывающую город балюстраду, на край предохранительной сетки, поднимающийся над ней, дальние размытые окраины, видимые отсюда, и чистое белесо-голубое небо жаркого раннего вечера начала июня.
Наконец появился тот, кого посетитель ждал.
— А ты не торопишься. Я тут от скуки графа Монте-Кристо представлял. Шлюшкам бриллианты кидал. Всегда мечтал о таком.
— Это вы зря, если правда. Заметит падла какая…
— Ты защитишь. Телохранитель. Если опаздывать не будешь.
— Внизу, звери, даже на металл проверяют. Пришлось в машине оставить.
— Никак не разучишься в войнушку играть, железки с собой таскаешь. Не надоело? Инфантильный ты как был, так и остался.
— Мне эта инфантильная привычка трижды жизнь спасала. Да и не мне одному, если вы помните.
— Помню, помню. По гроб обязан. Только это было миллион лет назад.
— Ну да, если по вашему счету. А по моему — всего позапрошлый год.
— Верно, счет времени у нас с тобой разный… Подошедший был, в отличие от импозантного собеседника, одет в джинсы и джинсовую же безрукавку со множеством карманов поверх легкой белой рубашки с коротким рукавом. И лишь внимательный взгляд рассмотрел бы, что белая рубашечка на нем очень дорогого натурального шелка, джинсы и безрукавка не с какой-нибудь вьетнамской вещевки, а из фирменного магазина «Райфл», что на Кузнецком, и цепочка тонкого плетения на груди, а также более крупного на запястье, не серебряные, а благородной платины. Только каскетка, насаженная чертом на морковные кудри, подкачала — была старой, тертой и местами рваненькой. Похоже, она служила талисманом.
— Растолстел ты, не говорил я тебе? Положение «нового русского» обязывает? Лопаешь кавиер половником?
— Какой я «новый русский», — махнул Рыжий рукой с белым перстнем на мизинце, — как был старым евреем, так и остался.
— Ну-ка, ну-ка, вот не знал.
— Чего вы вообще про меня знали.
— Э-э, а вот это ты мне уже говорил. Тот самый миллион лет или два года назад. Я ж злопамятный, думаешь, забыл? Нет, я все помню.
Рыжий моментально переменился в лице.
— Шеф, простите. Извините, если правда, я не хотел. Простите, Бога ради, не держите зла…
— Что ты, что ты, тезка, окстись, я же шучу. Ох, и побелел весь. Ну-ка коньячку. И я с тобой за компанию. Или ты за рулем не позволяешь?
— Да все я себе теперь позволяю… — Рыжий, заметно побледневший, так что даже веснушки проступили, поднес ко рту большую рюмку и выпил одним духом. Его собеседник, налив себе в рюмочку с тонкой талией из бутылки, на этикетке которой красовался колокол, медленно смаковал напиток.
— Вахлак вы, Михаил, — сказал он. — Кто ж «Шустовский» как паленую водяру глотает. Хватит, в конце концов, меня бояться. Тысячу раз тебе все объяснял. Подумаешь, бессмертный. Кстати, только на твой, человеческий взгляд. А на самом-то деле, и моей веревочке сколько ни виться…
— Вам бы, как мне, прибирать пришлось…
— Впервой тебе.
— Зато потом вот так сидеть и разговоры под коньячок разговаривать — это впервой.
— И это не впервой, не ври. Было у нас с тобой уже дело, когда ты меня вместе с бензозаправкой сжег. Ничего же потом, в штаны не наделал, когда снова встретились?
— Там что! Нажал на кнопку — и Вася-кот. Вы, может, с другой стороны выехали. А тут сам ямку рыл, сам вытаскивал, сам земелькой присыпал. Сам потом от кровищи отмывался. Думаете, просто? Звали зачем? Я там еле на рейс попал, да из Быково неизвестно как бы добирался, если б не Геник. Я ему брякнул, он машину пригнал.
— Как твои мальчики, вникают?
— Вникают. Больше, чем им полагается, не вникнут. К дисциплине я их уже приучил.
— Ну вот, не прошли мои миллионнолетние назад уроки даром. А как это ты говоришь, еле на рейс попал? Что, снова с билетами напряг? И на коммерческие? По твоему удостоверению тебя хоть к пилотам посадят.
— Так не летает же никто. С керосином перебои. Весь шахтеры на путях выпили. Отстаете от нашей жизни, шеф. Отдаляетесь.
— Мне положено. На, съешь таблеточку. Для профилактики.
Зарозовевший вновь от коньяка рыжий Мишка принял белую овальную облатку, выскочившую из блестящего футляра. С сомнением оглядел, отправил в рот. Запил еще одной рюмкой.
— А я мальчикам по горсти из стандартной аптечки давал. Желтые такие, на случай атомной войны. Для шпаков. — Он искоса поглядел на свое правое запястье, где на черном браслете помещался приборчик вроде обыкновенных часов. — Я, конечно, извиняюсь, шеф, но…
— Сколько там, покажи.
— Глядите сами, двадцать один микрорентген.
— Да, для Москвы приемлемо. А ты чего хотел? Значит, так. Для глупых повторяю: рация на броневике! В смысле, объясняю в тысяча последний раз. Пока я здесь, — говоривший для убедительности легонько постучал согнутым пальцем в стол между заливным языком и салатом из авокадо, — засечь меня невозможно никакими методами. Вплоть до экстрасенсорных. На этом деле многие зубы поло- мали. Но это не значит, что от меня не идет. То, что ты видишь, с кем сейчас разговариваешь и коньячок пьешь, — муляж, «кукла», пирожок для начинки. Когда я решаю из этого пирожка — тю-тю, испариться, проку от него ровно столько же, сколько от змеиного выползка…
— Только выползок, говорят, если найдешь, к счастью, а если б меня в последний раз в лесу застукали, восемь лет гарантировано, сто два-два, если не три, — вклинился Рыжий. — А то и семь-семь, «два топора». И без амнистии.
— Не перебивай начальство. Наряду с массой достоинств «кукла» имеет ряд недостатков. Во-первых, она краткоживущая. Как античастица, — говоривший хохотнул, но получилось это у него отчего-то невесело. — Во-вторых, повторяю, исходит от нее… м-м, ну, скажем, излучений всяких до такой чертовой мамы, что вы и половины не знаете, как назвать, а вторую половину и не уловите никогда. Однако самые примитивные виды энергий даже наловчились приборами вашими фиксировать. Опять-таки в моем случае — только постфактум, когда я ухожу.
Рыжий напрягся, наморщил лоб:
— Гамма-лучи, да?
— Там букет. Всего хватает. Вспомни, как ты себя чувствовал после нашей встречи, когда я тебя нашел. Теперь уже. Помнишь? Спасибо скажи, что я сразу догадался тебе «Ред Неск» сунуть.
— «Красная шея»… Непонятно.
— С ума сойти, каким ты сделался образованным тут, старый мой рыжий еврей. «Ред Неск» — это на армейском сленге рейнджеров, а так черт его знает, как он, этот препарат, обзывается. Но ведь главное — эффект, верно?
— У нашей спецухи тоже есть…
— Ну, если тебе нравится самому себе миллиметровую иглу всаживать… Я бы — слуга покорный, но не надо. О тебе ж забочусь, гуманные условия труда создаю. Как там нашего парня, не обижают?
Рыжий Мишка едва не подавился куском лососины. Эта привычка вдруг, посреди отвлеченного разговора, пробрасывать резкий вопрос по делу, появившаяся у того, кого Мишка называл своим шефом, еще ставила в тупик. Не привык пока Мишка к такой новой шефовой манере.
— Да вроде ничего… Я его до самого пропуска…
— Как случилось, что тебя тормознули? Долго они его крутили? О чем разговор был, знаешь?
— Никак нет. Виноват, шеф. Но они там недолго. Он все равно был… говорил — вроде, как стекло,
