никогда! Все, кто встанет на моем пути, будут растоптаны и сметены на свалку истории. Все, кто поддержит меня, заслужат мою и всенародную признательность, вместе со мной войдут в историю. Лично вам я обещаю любой ответственный пост в новой объединенной армии, которую я создам здесь, на Волге. Выбирайте же, поручик Тухачевский! Я все сказал и жду ответа.
29. КАК ТАК?
Уж скоро вечер, а пыль и духота никак не оставят города.
Иосиф Михайлович расстегнул верхние пуговицы гимнастерки, посмотрел на Гимова, томившегося в пиджаке, — тот невозмутимо шевельнул закрученными усами, как бы соглашаясь: да, действительно не слишком прохладно.
И все же здесь, в губисполкоме, было прохладнее, чем на улице. И жаль было покидать помещение, отправляться навстречу пыли и зною. На встречу с главкомом Муравьевым, внезапно прибывшим в Симбирск.
Из Казани пока ничего не сообщали. Оставалось лишь предположить, что главком прибыл, дабы лично возглавить предстоявшее наступление на Самару. То, что с ним прибыли отряд матросов и большая красноармейская часть, лишь подтверждало это. Всех представителей местной власти главком пригласил к себе на пароход «Межень». Пригласил на сей раз в основном большевиков: председателя губисполкома Гимова, председателя комитета партии Варейкиса, председателя чрезвычайной следственной комиссии Бельского, начальника связи Измайлова, а также других членов президиума Симбирского совдепа. Многие из них уже собрались в штабе Симбирской группы войск, чтобы оттуда отправиться к главкому.
— Прогуляемся до штаба, — предложил Гимов, — а уж оттуда двинемся на пристань, все вместе.
— А может, ни к чему всем вместе? — усомнился Иосиф Михайлович, сосредоточенно думая о своем, опасаясь подвоха. — Оставались бы лучше все на местах, а я один бы съездил. В моем лице все же представлены и партия и Советы, к тому же мы с главкомом уже знакомы.
— Пройдемся до штаба, там решим окончательно.
Они быстро дошагали до штаба и первым делом спросили, где Клим Иванов. Оказалось, что тот уже отправился на пристань.
— Давайте автомобиль, и нам туда же.
— Свободного сейчас нет, придется обождать.
— А, черт! — В душе Иосифа Михайловича поднималось раздражение, перерастало в тревогу. — Нет хуже — ждать и догонять… Что ж, делать нечего, подождем на предзакатном солнышке. Уже не так припекает.
Они все вышли из здания и стояли у подъезда, ждали обещанного автомобиля, когда неподалеку внезапно рвануло.
— Лимонка, — определил один из сопровождавших красноармейцев.
— Совсем близко.
— Похоже, на Гончаровской.
— Скорей туда! — Иосиф Михайлович сдвинул кобуру и, расстегивая ее на бегу, помчался первым.
Добежав до Гончаровской, увидели кучку матросов. Один из них, устрашающе толстый, в фуражке- мичманке с миниатюрным козырьком, весь в пулеметных лентах, едва держался на широко расставленных коротких ногах. Расклешенные брюки придавали ему сходство с приседающим цирковым слоном. Другой, усевшись прямо в пыль и вытянув перед собой ноги в еще более невообразимых клешах поверх стоптанных сапог, отмахивался маузером от своих товарищей, неловко пытавшихся поднять его и нахлобучить свалившуюся бескозырку. Еще несколько сосредоточенно покачивались на месте, будто колеблемые ветром, хотя ветра не было.
— Нализались, дьяволы!.. Кто такие, из какой части?
— А пош-шел ты, комиссар!.. И-эх, ябы-лачы-ко! Куды ты кот-тишь-си…
Иосифа Михайловича захлестнула ярость:
— Предъявить документы! Сдать оружие!
— Полундр-ра!
Увидев в руках явно не намеревавшегося шутить молодого комиссара наган и наставленные штыки подоспевших следом красноармейцев, пьяные матросы кое-как подняли из пыли сидевшего и поволокли его прочь, все пытаясь пристроить на мотавшейся голове бескозырку и отобрав на всякий случай маузер. Один лишь толстяк в пулеметных лентах и мичманке все еще стоял, покачиваясь и тупо глядя перед собой. Убегавшие остановились, оглянулись.
— Полундра! Боцман остался! Бо-оцман, эй!
— И-й-я н-не б-боц-ман, — с превеликим усилием сумел выговорить тот, по-младенчески пуская пузыри из губастого рта. — И н-не л-лоц-ман… Я п-п… пр-р… пр-ро-сто К-кацман…
Красноармейцы невольно рассмеялись, а толстый боцман вдруг повернулся к ним широченной, в лентах спиной и, почти не шатаясь, с неожиданной легкостью и скоростью зарысил к ожидавшей его братве, там подхватил одной рукой того, который упорно валился в пыль, понес его, брыкающегося, опередив остальных. А те, удаляясь вслед за боцманом, пальнули наугад из маузера, но, к счастью, ни в кого не попали.
— Не отвечать огнем! — приказал Иосиф Михайлович. — Попробуем задержать их.
Но тут, откуда ни возьмись, выкатился шальной извозчик с бравыми, как у ротмистров, усищами. Он осадил высокую костлявую клячу так, что дуга и хомут едва не наползли ей на безнадежно грустную морду. И вся компания матросов тотчас умудрилась взгромоздиться в осевший под их тяжестью экипаж. Извозчик лихо гикнул, кто-то свистнул, и облепленный матросней экипаж укатил прочь, скрывшись за ближайшим поворотом.
Иосиф Михайлович убрал наган, застегнул кобуру. Красноармейцы все глядели туда, где только что еще виден был экипаж с матросами.
— К пристани ускакали.
— Это не из тех ли, которых главком за решетку упрятал?
— Вряд ли. Откуда тем взяться? Эти при оружии, а тех разоружили.
— Все же молодцы матросики. Своих в беде не оставляют. Без боцмана не ушли. Ей-ей, молодцы!
— Не молодцы, а свиньи! — вскипел Иосиф Михайлович. — Пропивать революцию…
Решено было вернуться к зданию губисполкома и дожидаться автомобиля там. Гимова уговорили пойти домой, Варейкис сам отлично управится. Ехать всем — слишком много чести главкому, который совсем еще недавно наглейшим образом всех их игнорировал.
В само здание входить не стали, собрались у подъезда, все еще возбужденные стычкой с пьяными матросами. Иосиф Михайлович подумал, что при встрече с Муравьевым надо будет непременно сказать об этом инциденте.
А тревога в душе усилилась — то ли от непонятной задержки с автомобилем, то ли от брошенной нетрезвой рукой лимонки на Гончаровской. Тут подбежал молодой чекист, запыхавшийся от волнения и спешки.
— Товарищ Варейкис! Товарищи!.. — Бедняга никак не мог отдышаться. — В городе неладно… Вооруженные матросы заняли почту и телеграф…
Так вот почему из Казани и из Москвы — никаких вестей! Иосиф Михайлович почувствовал, как деревенеют губы и сжимается все внутри — нечто подобное он испытал еще под Харьковом, перед первой своей рукопашной. А сейчас, похоже, предстоит схватка почище той. Там он сражался как один из многих пехотинцев, справа и слева были солдаты, бывалые солдаты, а впереди был явный враг. Здесь же предстоит и самому сражаться, и другими командовать. И решать, где друг, а где недруг. Решать мгновенно
