Трогательная сцена свидания старых друзей разыгрывалась на глазах у женщины, которая скромно сидела на стуле позади Ольги. Та самая стриптизерша, которую я только что видел на сцене. Она курила сигарету, все еще голая, если не считать неуместно скромные синие панталоны — из «Секрета Виктории», отдела для бабушек.
В гримерной имелось только зеркало, туалетный столик и стул в брызгах краски. Шкаф с костюмами — пестрая смесь кожи, блесток, псевдошкур различных животных — занимал четверть полезного пространства.
Схватив меня за руку, Ольга сделала два шага и вытащила меня на середину комнаты, торжественно захлопнув за нами дверь. В воздухе явственно ощущался свойственный только ей аромат, густая смесь алкогольных паров и гниющих цветов апельсина. Во мне всколыхнулись воспоминания.
— Билли, это Таби, — представила нас Ольга. — Таби — Билли. — Я кивнул стриптизерше, и она кивнула в ответ, выпустив струю дыма. — Это не настоящее имя, а кошачье. — пояснила Ольга. — Скажи Таби, как тебе понравиться танец.
— Неплохо, — пробормотал я, но это прозвучало так глупо, что я поспешил добавить: — Вы сами выбирали музыку?
— Некоторые выбирают, — ответила Таби. — Я не выбираю. Мне все равно.
— Вот почему впечатление всмятку, — попрекнула ее Ольга. Таби только закатила глаза и сделала очередную затяжку. — Скажи, Билли, — снова принялась за меня Ольга, — когда ты смотреть ее выступление, какое дерьмо тебе лезть в голова?
Ольга обожает ставить людей в неловкое положение. Не мог же я сказать, что при виде обнаженной Таби мне представлялись гладильные доски и орущий телевизор.
— Сложная штучка, — увернулся я от прямого ответа. — Надо переварить.
— Ха! — громыхнула Ольга, оборачиваясь к Таби. — Публика иметь несварение, нахуй, потому что твое танцевание не иметь сюжетное единство.
Таби, поморщившись, стряхнула пепел в симпатичную маленькую пепельницу — примерно такую, какая мне и привиделась.
— По-моему, с сюжетным единством у нее все в порядке, — вступился я.
— Билли, отвали, — фыркнула Ольга. — Для Таби ты — старый хрен.
Я не обижался. В таких местах быстро обрастаешь подобной лексикой. Занимательно, что в большинстве случаев Ольга даже не понимала, что за брань слетает у нее с языка. На моих глазах она самым любезным тоном именовала продавщиц на Гиндзе «суками», подразумевая нечто ласковое, вроде «лапочки» или «дорогуши».
Таби все это надоело. Она бросила еще дымившийся окурок в пепельницу и поднялась. Я хотел уступить дорогу, но все же соприкоснулся с ее обнаженным телом, когда она протискивалась к дверям.
— Приятно было познакомиться, — сказала она и вышла из гримерной — все еще голая, в одних небесно-голубых штанишках. Дверь закрылась. Не суждено мне воплотить свою мечту и полюбоваться стриптизершей в обычном костюме!
Я сел на освобожденный Таби стул и, изрядно отхлебнув скотча, поставил стакан на туалетный столик среди нагромождения различных притираний.
Ольга с лукавой улыбкой наблюдала за мной. В уголках глаз появились первые морщины. Годами Ольга вела дорогостоящую войну с возрастом. Поле битвы все время менялось: если под глазами появлялись мешки, Ольга наносила ответный удар с помощью липосакции ягодиц. Когда обвисала грудь, она отбеливала зубы. Наверное, она сознавала неизбежность окончательного поражения, но это ее не смущало. Она билась за свою молодость, как Фидель Кастро — за революцию. Я восхищался ее упорством.
— Помнишь, как мы познакомились? — спросила вдруг Ольга.
Да, я помнил. Фестиваль Всех Звезд в Икэбукуро. Затянутое облаками небо, два одиноких чужестранца, море выпивки. Сюжет, над которым я трудился, подзастрял, я совсем оглох после целого дня в залах патинко. Под вечер я завернул в «Саншайн-Сити», в «Дикую клубнику» — собирался пить и смотреть, как струи дождя лупят по окнам.
— Я думала, он никогда не кончится. Дождь все лить и лить.
Ее глаза мечтательно затуманились, она тихо покачала головой, вспоминая тот дождь.
Вспоминал и я: дождь все шел, когда мы вышли из «Дикой клубники», он шел еще три дня подряд. Все три дня мы не выходили из Ольгиной квартиры — разве что за китайским обедом навынос и дешевым вином.
— Знаешь, как я помнить для тебя? — печально спросила она.
Я только плечами пожал.
— Ты уходить с два итальянцы.
Я работал над сюжетом о пиратских видеоиграх. Вышел из квартиры на десять минут, чтобы встретиться с информатором, а меня увезли в Гонконг на корабле вместе с грузом картриджей «Братьев Марио».57 Спустя пять дней я вернулся, но объясниться с Ольгой не смог: по-английски она говорила еще хуже, чем по-японски, а по-шведски я не разумел ни слова.
— Ну да, — вздохнул я. — Видела бы ты Марио!
— Ты ублюдок, так?
Давным-давно Сара мне разъяснила: пока я не пойму, что мне нужно в жизни, я буду и останусь ублюдком. Она даже нарисовала диковатую кривую: вот, мол, что происходит, когда жизнь неуправляемого, непредсказуемого типа вроде меня сталкивается с нормальной траекторией других людей. Сколько раз я огрызался: если у них такая нормальная траектория, как же это они со мной сталкиваются? Сара отвечала, что я не в силах даже уразуметь ее графика.
— Ты ублюдок, но я простить, — ответно вздохнула Ольга. — Я встретить столько ублюдки, уже не считать. Ты еще неплохой ублюдок.
Я счастливо улыбнулся — приятно сойти за первый сорт хотя бы среди ублюдков.
— Значит, — продолжала она, — ты жить все так же, опять ходить в грязная дыра.
Я чуть было не напомнил, что в этой «грязная дыра» она работает. Но, по правде сказать, я тоже попал сюда по долгу службы, хотя и на один вечер. Похоже, мы оба мало изменились. Возможно, Сара была права насчет траектории.
— Ты все еще подумываешь когда-нибудь вернуться в Швецию? — спросил я.
Ольга приехала в Токио лет десять тому назад. Как и все иностранки, задействованные в
— Я ехать очень скоро, — ответила она. — Бизнес стать совсем плохой. Не так, как в Гиндза. Там-то были денежки, а? Был шик. А теперь всюду глупые девчонки из Таиланд, Вьетнам. У них отбирать паспорта, они в рабстве за долги. Бедные девочки в отчаянии, согласны на все. Хорошие девочки вроде меня не конкуренция. Так что ты делать? Будешь дальше писать для подростки?
— Последнее время все задают мне этот вопрос, — проворчал я, ерзая на стуле. — Я-то думал, мне повезло, что я сразу нашел себя.
— Ты такой везучий, что делать здесь?
Я выложил на туалетный столик свой экземпляр «Мощного аккорда Японии» и ткнул в ухмыляющуюся физиономию Ёси на обложке.
Ольгина улыбка мгновенно угасла.
— Пишу об этом типе. Ты его знаешь?
— Ёси — ублюдок! — почти прошептала она.
— Ублюдок типа меня или в другом роде?
В этот миг дверь распахнулась, и в гримерную ворвалась Таби. Ее обтягивающая маечка все равно не считалась за одежду. Таби явно была расстроена.
— Рождественские бубенцы, — предупредила она.
— Черт! — прошептала Ольга и, ухватив меня за руку, силой стащила со стула. — Билли, скорей. Уходить. Сейчас.
— Рождественские бубенцы? — переспросил я, задержав тем самым наше бегство.
