образцом справедливой и непредвзятой журналистики предоставление какомунибудь гитлеровскому приспешнику возможности подвергнуть критике в эфире BBC обращение Уинстона Черчилля к нации, в котором он требовал бы увеличить расходы на оборону?»
Действие III. Член палаты представителей США от Калифорнии, республиканец Роберт Дорнан, чуть ли не лопаясь от гнева, публично назвал меня «нелояльным, предателем-еврейчиком». Вскоре ему пришлось пожалеть об этом, поскольку B’nai-B’rith International и целый ряд других организаций, созданных для защиты прав американских евреев, обвинили его в антисемитизме. Старикан Боб тут же полетел в Иерусалим, встал перед телевизионными камерами у Стены Плача и произнес речь о том, как он, американский ирландец-католик, любит евреев и Израиль, а что до неудачного выражения, которое он употребил в палате представителей, то она объясняется тем, что он был ужасно расстроен и разгневан всем происходящим, да к тому же заканчивалось отведенное ему для выступления время. Он, оказывается, хотел сказать не «еврейчик», а «христопродавец». Ну да. Чего уж там, Боб, признал бы, что у тебя произошла оговорка по Фрейду…
Действие IV. Высокопоставленный представитель телевизионной компании ABC официально признал, что напрасно позволили Познеру так долго говорить и оставили за ним последнее слово, но американский народ имеет право знать, что думает другая сторона.
Действие V. На следующее утро вся эта история оказалась на первой полосе буквально всех периодических изданий страны. Так, заголовок газеты «U.S.A. Today» гласил: «Рейган разнес ABC за выступление советского комментатора». Газета «The Washington Post» сообщала: «Рейган заявляет, что СМИ допустили ошибку, предоставив советскому пропагандисту эфир». В течение целой недели комментаторы и колумнисты высказывались. Даже пресолидная «The Wall Street Journal» опубликовала редакционную статью под заголовком «Vladimir Who?».
Действие VI и последнее. Телевизионная компания ABC официально принесла свои извинения Белому дому.
Это было в марте 1986 года. С того времени меня стали гораздо реже приглашать для участия в передачах ABC. Я говорю об этом безо всякой обиды, прекрасно понимая, в какое неприятное положение попала ABC. Вместе с тем я никак не могу понять, почему американскому зрителю никто не сообщил, что ABC совершенно не предполагала предоставить мне эфир без участия представителя американской стороны? Почему не сообщили, что в то злосчастное утро со мной в студии должен был находиться, но не пришел, заболевший Питер Дженнингс, продюсер и ведущий ежевечерней программы новостей телесети ABC? Почему не упомянули, что Пьер Салинджер, бывший пресс-секретарь президента Кеннеди и виднейший комментатор ABC, которому поручили заменить Дженнингса, проспал и потому не явился? Почему американцев таким образом убедили, что этот Познер, этот рупор Кремля, этот предатель и… христопродавец каким-то чудом сумел захватить камеру, микрофон, студию, спутник связи и самого Дэвида Бринкли, чтобы в течение почти восьми минут извергать на бедных американцев водопад своих коммунистических воззрений?
Вернемся, однако, к телемосту «Ленинград — Сиэтл».
В глазах советской общественности я оказался телевизионным воплощением гласности. Мало кто знал, что в течение многих лет мне было позволено обращаться только к западным аудиториям, к американцам, французам, канадцам, англичанам, но не к своим, поскольку мои взгляды считались слишком спорными для общего употребления. После телемоста я стал необыкновенно популярным, хотя находились и те, кто давал мне крайне негативную оценку. Характерным в этом смысле было письмо некоего Бочарова из Ленинграда. Его опубликовали в «Известиях», копии были направлены в ЦК КПСС и в КГБ. Автор письма писал, что я американский «агент влияния», враг народа, предатель, словно Бочаров был русским вариантом Дорнана. В ответ на публикацию в «Известиях» хлынул целый поток писем в мою поддержку, что, не скрою, было мне очень приятно. Однако меня подстерегала неожиданность.
Один из ведущих журналистов «Известий», Александр Евгеньевич Бовин, опубликовал краткий и довольно сдержанный комментарий по поводу письма Бочарова. Через некоторое время Бовин получил письмо от Роя Медведева, в прошлом известного диссидента, который в связи с перестройкой стал членом Верховного Совета. Медведев сообщал Бовину том, что Бочаров — активный участник «Памяти», в прошлом он пытался завербовать его, Медведева, в члены этой организации, для чего изложил диссиденту подлинные цели «Памяти»: реставрация царизма в России, «чистка» русской нации, изгнание всех «неверных» (читай — «евреев») и тому подобное. Медведев высказался в том роде, что, учитывая личность Бочарова, Бовину следовало написать нечто более резкое.
Тогда я впервые попал под огонь «Памяти», хотя должен не без гордости сказать, что с тех пор я стал одной из любимых мишеней этой славной организации…
В августе 1986 года закончилось (как мне казалось) время моего остракизма: я получил должность политического обозревателя Центрального телевидения. Я добрался до пика профессии.
То, как изменилась жизнь в Советском Союзе с приходом Горбачева, с трудом поддается описанию. На наших глазах бюрократический аппарат сдал свои позиции в экономике, заводам и хозяйствам предоставили возможность самостоятельно решать свои вопросы. Мы явились свидетелями контрнаступления бюрократии, пытавшейся вернуть и консолидировать свою власть, в ответ на что шахтеры выступили с общенациональной забастовкой. Оплата труда начинает хоть в какой-то степени зависеть от его качества, убыточным предприятиям позволяют обанкротиться. Если еще совсем недавно все цены жестко определялись сверху, сейчас мы видим, как все большую роль играет рынок, мы двигаемся в сторону рыночных отношений. Недалек тот день, когда рубль станет свободно конвертируемой валютой. Изменения между тем касаются не только экономики, но и политической системы — что, возможно, приведет к еще более драматичным последствиям.
Когда в 1985 году Горбачев заговорил о «демократизации», мало кто понимал, что он имеет в виду. В 1987 году состоялся первый опыт выборов с участием множества кандидатов — правда, они ограничивались лишь руководством предприятий, некоторых вузов и т. п. Многие оценивали это скорее как игру. К началу 1988 года, еще до того, как в моду вошло слово «плюрализм», появились первые не зависимые ни от партии, ни от власти организации и ассоциации. Их быстро назвали «неформалами» (за неимением ничего более подходящего). Они не являлись политическими, но имели свои политические платформы, они высказывались публично по большому кругу вопросов — от проблем искусства до проблем окружающей среды. Выборы в Верховный Совет СССР 1989 года продемонстрировали их силу — не только в Прибалтике, где кандидаты от таких «неформалов», как «Народный Фронт» и «Саюдис», одержали громкую победу, но и во многих других регионах страны.
Этим выборам предшествовала XIX Всесоюзная партийная конференция, состоявшаяся в июне 1988 года. Именно тогда делегаты приняли решение о создании подлинно независимого суда, профессиональных и постоянно действующих органов законодательной и исполнительной власти. На этой партконференции Михаил Сергеевич Горбачев одержал одну из главных своих побед, предложив, чтобы местное партийное руководство участвовало в выборах как местных, так и общесоюзных. Казалось, он предлагает нечто совершенно логичное: ведь и в самом деле власть в стране принадлежит партии, а раз так, почему бы не признать это публично и придать тому, что существует de facto, статус de jure? Почему бы не объединить воедино партийную и правительственную власть? Предложение было встречено партийными функционерами с восторгом. Либерально же настроенная часть общества перепугалась и обвинила Горбачева (разумеется, не публично) в том, что он продался консерваторам: вместо того чтобы ослабить власть партии и вернуть ее советам, как изначально задумывалось Лениным, он собирался лишать советы даже той минимальной власти, которой они обладали на местах.
Но среди нас были и такие, кто обратил внимание на одно из условий будущих выборов, упомянутое Горбачевым как-то вскользь: если партийный кандидат почему-либо потерпит поражение, он должен будет расстаться со своей партийной должностью. При этом казалось, что Горбачев исходит из железной логики: любой лидер должен пользоваться народной поддержкой, однако верно и то, что партийный лидер не может проиграть выборы. Верно потому, что, во-первых, не было случая, когда бы это произошло, и во-вторых, ни один из партийных работников даже в дурном сне не мог предположить, что выборы будут настоящими. Небольшая часть интеллектуальной элиты восприняла предложение Горбачева как блестящую уловку, направленную на то, чтобы самым легитимным путем избавиться от наиболее твердолобых партработников на местах. И они не ошибались.
