могу не веуить этим идеауам? Вся моя жизнь, каждый мой шаг, каждое важное мое уэшение — все диктовауось этой веуой. Как ты думаешь, я могу тебе сказать, что все это быуо зуя? Что я во всем ошибауся? — Он покачал головой. — Я быу честным чеуовеком. Я веуиу в то, что деуаю. Дай бог, чтобы ты и твое покоуэние смогли в конце жизненного пути сказать то же самое…»
Для тех, кто вырос вместе с революцией, для тех, чья молодость и зрелость совпали с годами Великой Отечественной и победой над гитлеризмом, для тех, кого не репрессировали, не отправили на страдания и смерть в ГУЛАГ, для всех этих людей советское время было триумфальным. Они оказались поколением победителей, несмотря ни на какие трудности и жертвы. Ими руководила вера — пусть идеалистическая, ими руководило убеждение в судьбоносности их дела. То, во что они верили, то, что говорил им Сталин, которому они доверяли больше, чем самим себе, было куда важнее каждодневной реальности. Точнее, все, что они видели, воспринималось ими через призму собственных убеждений, и потому все увиденное — неважно что — вписывалось, не противоречило, принималось. ГУЛАГ был необходим, ведь классовый враг не дремлет, враг внутренний и враг внешний спят и видят, как развалить первое в мире государство рабочих и крестьян; тяжесть жизни, вечный дефицит всего — продуктов, товаров, жилья — это следствие враждебного окружения. А то, что необходимо отдавать все силы на обороноспособность родины, это результат военной разрухи, множества разных причин, в которые потому легче верить, что они
Для поколения Сладкевича прошлое было наполнено смыслом: они жертвовали ради целей, которых добились, они победили именно тогда, когда весь мир предсказывал им поражение. Их немало среди сегодняшних жителей страны, так надо ли удивляться тому, что для них сегодняшний день лишен смысла и поэтому совершенно неприемлем? О них можно сказать, что они девственны в своей невинной, чистой вере; им говорят: вся ваша жизнь прожита зря, все, во что вы верили, — ложь. Разве удивительно, что они отвергают горбачевскую перестройку?
Отвергают ее и их дети, но по иным мотивам. В отличие от родителей они если и были романтиками, то не долго, они свою идеологическую девственность потеряли давно, тогда, когда усвоили правила игры.
Правило первое: чтобы преуспеть, нужно иметь «правильную» биографию, родителей с положением.
Правило второе: нужно последовательно становиться членом всех положенных общественно- политических организаций — быть октябренком, пионером, комсомольцем. Без этого нечего и мечтать о поступлении в престижное высшее учебное заведение, например в МГИМО или в МГУ.
Правило третье: надо по возможности учиться прилично, но помнить, что твои политические воззрения важнее академических успехов. Это вдвойне верно для тех, кто мечтает о «загранработе» или о журналистике, поскольку для этого требуется рекомендация школы и районного комитета ВЛКСМ, а их рекомендации — сугубо политические.
Правило четвертое: быть конформистом. Это главное содержание всех школьных уроков, да и не только школьных. Никогда не следует сомневаться в том, что говорит учебник. Никогда не высказывать собственного мнения, особенно если оно отличается от общепринятого. Нужно говорить то, что говорят все. Коли Сталин сказал, что Владимир Маяковский — лучший и талантливейший поэт нашей эпохи, то так оно и есть. Если сказано в учебнике, что Иван Грозный был великим царем, собирателем земель русских, значит, не сомневайся в этом. Если учитель биологии называет Менделя, Вейсмана и Моргана шарлатанами и мракобесами, если он утверждает, что генетика, равно как и кибернетика, есть буржуазная лженаука, помни — это истина, и не надо интересоваться их опытами и работами. Сомневаешься? А зря. Тебе-то не все ли равно? Ты же не планируешь устраивать революцию в биологии, ведь так? Не умничай, дорогой, говори то, что надо говорить, и зарабатывай таким образом очки. Это тебе зачтется.
Подобные уроки были весьма предметными, их блестяще усвоили те, кто, с одной стороны, презирал своих «предков» за подлинную убежденность, но с другой — подражал им, разыгрывал из себя таких же убежденных, преследуя при этом одну-единственную цель: преуспеть, пробиться к кормушке, к привилегиям. Втайне они осуждали идеалы своих родителей, смеялись над ними, но публично клялись ими. На словах не было для них ничего важнее и святее построения коммунизма, на самом деле они рассматривали членство в КПСС как трамплин к карьере. Они питали собой систему, которая когда-то обещала осуществить человеческую мечту о счастливой жизни, но оказалась обманщицей. В этой системе важно было
Никогда не забуду своих коллег журналистов-пропагандистов шестидесятых и семидесятых годов, которые, вернувшись в отпуск из командировки, в ответ на мои расспросы о жизни в США, Великобритании или еще какой стране печально смотрели на меня и отвечали: «Знаешь, очень там тяжело, слов нет как тяжело. И очень скучаем по дому…»
Никакой радости, никаких рассказов, никакого смеха и конечно же ни одного доброго слова о «проклятом Западе», о «загнивающей буржуазии» — а то не дай бог кто-то решит, что вам там
Лучше других преуспевали те, кто более умело приспосабливался к извращенным и искаженным ценностям этого престранного общества: чем больше чего-то хотелось, тем сильнее притворялись в обратном, чем сильнее это ненавидели, тем громче признавались этому в любви. Главным правилом этого общества было: делай, как я.
Вряд ли можно оценить всю глубину и масштаб коррупции, порожденной такой шизофренией. Но если верно, что это поколение презирает своих отцов за чистоту помыслов, за веру, то себя оно презирает еще сильнее за то, что притворяется верующим. Чем выше это поколение поднималось по иерархической лестнице, тем глубже оно погружалось в собственные мерзости; вместе с тем оно утешалось уверенностью в своей власти, в своем всесилии, в том, что никто не посмеет бросить ему вызов, и никто никогда не заставит его вернуться в нормальный мир и посмотреться в зеркало.
Конец этому положила перестройка.
