Девушка Лаки

–?Вполне, чтобы не пойматься на ту же удочку с ее сестрой.

Серена была не готова к уколу ревности, однако он тотчас пронзил ее сердце, стоило ей представить Шелби и Лаки вместе. В такое верилось с трудом. Увы, иного выбора у нее просто не оставалось.

–?Я не Шелби, – заявила она, облачаясь в броню непробиваемого спокойствия. – Я совсем не такая, как она. Извините, если я сделала вам больно, но я не желаю платить за ее грехи.

–?Забудьте, – пробормотал Лаки. – В любом случае это было давно.

Он отлично видел, что она готова засыпать его вопросами, однако, чтобы не дать ей такой возможности, вновь принялся расхаживать по комнате, тем самым давая понять, что не желает продолжать разговор.

–?Так что же вы ожидали увидеть здесь, cherie? Контрабанду? Оружие? Наркотики?

–?Вы вынудили меня принять вас за браконьера, – призналась Серена. – Но почему, Лаки? Почему вы хотели, чтобы я думала о вас хуже, чем вы есть на самом деле?

Чтобы ты держалась от меня подальше. Чтобы не вторгалась в мою личную жизнь. Чтобы, не дай бог, не прикоснулась к уязвимым местам. Он прижал руки к вискам, как будто пытался обуздать мысли, клокотавшие в его сознании, бросил взгляд в ее сторону, и из его горла вырвался крик бессильной ярости. Серена вздрогнула, но не сдвинулась с места, упрямо дожидаясь его ответа. Лаки бросился к ней. Казалось, еще мгновение, и он сорвется. Но нет, он замер в считаных сантиметрах от нее.

–?Вы смотрите на меня и видите лишь плохое. Это потому, что я действительно такой, – продолжал он гнуть свою линию.

–?Я видела то, что вы хотели, чтобы я увидела в вас. А не того, кто вы есть на самом деле.

–?Нет, cherie, – с безмерной горечью в голосе ответил он. – Вы видели меня настоящего.

–?Неправда! А это? – Серена указала на незаконченное полотно на мольберте. – Вы не хотели, чтобы я увидела эту картину. Но ведь в этом нет ничего дурного. Ваши картины прекрасны и трогательны. Почему вы прячете их от людей? Неужели они слишком много говорят о вас?

Яростно чертыхнувшись, Лаки сорвал с мольберта незаконченную работу и, как гигантскую тарелочку- фрисби, швырнул через всю комнату. Несчастная картина с грохотом ударилась о ножку рабочего стола. Подрамник на одной стороне раскололся пополам, холст треснул и разорвался.

–?Краски и холст, только и всего, – презрительно прокомментировал Лаки. – Я просто коротаю время за этой мазней. Даже не пытайтесь ничего анализировать, доктор Шеридан. Не тратьте ваше драгоценное время, не ищите в этих штуках скрытых символов или метафор. Единственное, чего мне хочется в данный момент, – это прикоснуться к вам, – сказал он и рывком притянул ее к себе. – Именно так я и хочу прикоснуться к тебе, моя дорогая! – жарко прошептал он, проводя рукой по ее волосам, а затем по спине и бедрам. Его пальцы впились в нее грубо, без всякой нежности. – Я именно так хочу прикасаться к тебе. – Он поднял руку и сжал ее грудь. – Это все, что я могу тебе дать, и все, что позволю тебе получить.

Лаки наклонился к ее лицу и крепко поцеловал в губы.

Ей следовало оттолкнуть его. Здравый смысл подсказывал Серене, что нужно его оттолкнуть. Здравый смысл подсказывал ей, что, кем бы ни был Лаки Дюсе, браконьером или художником, он человек сложный и непонятный; человек, с которым ни в коем случае нельзя связывать свою судьбу. Которого следует остерегаться. Он сам честно предупредил ее об этом. Все, что ему нужно, – это физическое обладание, животный секс, и ничего более. Ему хочется лишь одного: удовлетворить плотское желание, продемонстрировать власть самца – и никакой романтики. Он хотел добиться своего грубо, не принимая в расчет ее чувства и желания. Он хотел ее, хотел вопреки собственной воле и разуму. Она тоже хотела его, и это повергало ее в смятение. Она была слишком умна, чтобы попасться в эту ловушку и уступить мужчине, который идет на поводу страстей. Она была слишком изысканна и рафинированна, чтобы хотеть варвара, и, главное, отдавала себе отчет в возможных последствиях.

Ей следовало оттолкнуть его, но она этого не сделала. Не смогла сделать. Ей были приятны его прикосновения, сладок его поцелуй. Он пробудил в ней инстинкт, который дремал в ней даже в годы ее замужества. В эти минуты ей хотелось утолить давний, ненасытный голод. Это пугало и одновременно возбуждало. И Серена сдалась, причем сдалась без боя. Как голос разума ни пытался убедить ее в том, что она совершает ошибку, ее женское «я» говорило, что она поступает правильно.

Ее женское начало, ранее не изведавшее истинной страсти, теперь яростно требовало своего и толкало дальше в объятия к этому мужчине, этому суровому воину с душой художника. Серена попыталась убедить себя в том, что он преступник. Но нет, преступником он не был. Скорее перед ней человек с потаенными страхами. Человек, который старательно прячет свою нежность, внутреннее одиночество и доброту под маской волка-одиночки, но который отчаянно нуждается в любви и ласке.

Серена не стала отталкивать его, а, напротив, прижалась к нему еще сильнее.

Чувствуя, что она отвечает на его поцелуй, Лаки как-то беспомощно простонал. Он явно этого не ждал. Он хотел оттолкнуть ее, напугать, вызвать у нее отвращение и, наконец, отдалиться от нее так, чтобы исключить любую возможность симпатии или душевной привязанности. Однако в то самое мгновение, как Серена оставила сопротивление, фактически так его и не начав, улетучился и его гнев. Острая тяга к ней океанской волной нахлынула на него и накрыла с головой. Ему хотелось прикасаться к ней, ощущать вкус ее кожи. Сжимать в объятиях. Он хотел без остатка раствориться в ней. Он понимал, что это безумие, но такое сладостное безумие, перед которым невозможно устоять.

Лаки немного отстранился и заглянул ей в глаза. То, что он увидел, было зеркальным отражением его собственной растерянности, желания и испуга, вызванного этим желанием.

–?Я хочу тебя, – прошептал он, пытаясь распутать в собственной душе клубок противоречивых чувств. – Я хочу тебя, Серена.

–?Я знаю.

Голос ее прозвучал еле слышно, легким шепотом сорвавшись с ее моментально вспухших от его поцелуя губ.

Ее коса расплелась и беспорядочно разметалась по плечам, отливая золотом в лучах падавшего в окно света. В эти мгновения она казалась ему олицетворением искушения, искушения, которому он не в силах противостоять.

–?Прошлой ночью я кое на чем остановился, – напомнил он ей. – На этот раз, cherie, я не остановлюсь, пока не доведу дело до конца.

Серена почувствовала его возбуждение, его восставшую мужскую плоть, крепко прижатую к ее животу. Похоже, его слова – не пустые обещания. Впрочем, ее тоже пронзило первобытное желание, и она поняла: он хочет заявить на нее свои права так, как в каменном веке мужчина-охотник заявлял права на понравившуюся ему женщину. Лаки снова впился ей в губы жадным поцелуем. Взяв в ладони его лицо, Серена с не меньшей жадностью ответила на его поцелуй, как бы давая понять, что не намерена его останавливать.

Его язык скользнул ей в рот, и она почувствовала, как разум, логика и самоконтроль покидают ее, стремительно куда-то улетучиваются. От удовольствия, от близости его тела, от исходящей от него силы Серена едва не потеряла сознание. Она обняла Лаки за шею и в следующее мгновение ахнула от восторга: это ее мягкая женская грудь прижалась к твердой, как камень, мускулистой мужской.

Лаки одной рукой крепко прижал нижнюю часть ее тела к себе, а другой потянулся к шее, чтобы расстегнуть пуговицы на блузке. Сейчас для него важнее всего было прикоснуться к ее коже, видеть ее. Верхняя пуговица выскользнула из петельки, и он принялся расстегивать следующую. Одна за другой остальные пуговицы капитулировали, падая от его рывков на пол.

Осыпая поцелуями ей шею, он потянул с плеч Серены блузку. Его большие пальцы проникли под бретельки бюстгальтера и тотчас соскользнули ниже, увлекая за собой чашечки. В следующий миг ее грудь уже была открыта его прикосновениям, его взгляду, его неутолимому голоду поцелуев.

Он взял губами сосок и потянул. Серена вскрикнула и впилась пальцами в его шелковистые волосы. Чувствуя, как жар желания охватывает все ее естество, она прижимала его к себе, как будто пыталась раствориться в нем.

Они вместе опустились на колени на брезентовое покрывало, на котором раньше стоял мольберт.