язвами. О, Бунак хорошо знал, как горят и мозжат эти язвы, ибо сам прошел мрачную школу рыбозасолочной каторги.
– Уф! – выдохнул Савмак, приподнимая голову и оглядываясь недоуменно. – Это что же я, ослаб, что ли?.. – Он опять побледнел и, почувствовав головокружение, прикрыл лицо рукой. – Куда это я попал?
– В свою опочивальню, государь! – поспешил ответить Бунак со своей комической усмешкой.
– В мою опочивальню?.. – удивленно спросил Савмак, приподнимая голову и оглядывая золотошвейные занавесы и белые покрывала. Потом взглянул на свои ноги и усмехнулся. – Выходит, победили мы, Бунак?
– Победили, победили, брат Савмак! – весело ответил шут, наливая вино в электровый кубок. – Выпей- ка за свое счастливое царствование, царь Савмак! На благо народа!
2
Это были недолгие, но незабываемые мгновения полного, ничем не омраченного торжества, когда поверженный враг еще не собрал новых сил, радостное ощущение победы свежо и победители, упоенные боевым успехом, чувствуют себя непреоборимо сильными, счастливыми, словно омытыми в огненном источнике вечной молодости. Им кажется, что даже стихии преклонились перед ними, сама судьба устилает розами их путь, душа легка и ясна, как солнечный день, и весь мир, земной и небесный, празднует их великий праздник.
Ночью невольники клялись умереть или победить. Сейчас оглядывались в изумлении. Они победили!
Еще за городом сражались остатки фракийского войска, окруженные рабскими отрядами, дымили пожары и тысячи раненых заполняли храмы, скотные навесы, рабские ночлеги. Кровь сочилась через повязки, один умирал, не ощутив свободы, другой лишь приходил в чувство, стараясь понять происшедшее. Но уже улицы и площади Пантикапея стали тесны для ликующих толп. Топот ног, звуки флейт и бубнов, смех, пение нестройных песен разносились по всему городу.
Резали скот, месили в чанах тесто, жарили и пекли, ели, обжигаясь, запивали яства вином и брагой, обнимались в избытке чувств, заключали любовные союзы с женщинами, танцевали с ними, а потом теряли их в толпе и уже продолжали свое исступленное веселье в другом месте и в кругу других людей.
Все склады и торговые лавки были открыты. Все запасы вин и продовольствия расходовались с чудовищной быстротой, без заботы о завтрашнем дне. Ткани, обувь, разноцветные плащи и украшения мелькали в заскорузлых руках, попадали торгашам под полу за ковш вина, исчезали в тайниках проворных людей, что не терялись в праздничной суматохе, стараясь из рабской победы извлечь для себя немалую выгоду.
– Гуляй, свободные люди! – кричали на улицах бывшие рабы. – Царь Савмак дал три дня для веселья и радости!
Но с первого же утра по улицам пошли небольшие хорошо вооруженные отряды лучших воинов Атамаза и вчерашних рабов, которые наблюдали, чтобы гулянье не превратилось в грабеж, а братанье в драку. Строго следили за тем, чтобы никто не вторгался в дома свободных горожан и не творил насилия. Те, кто считал рабов скотами, которых могут удержать лишь кнут да цепи, ошиблись. Не потому, что не оказалось вовсе насильников и любителей грабежа, готовых сровнять Пантикапей с землей. Таких было немало. Но быстро образовалось ядро сильных и дружных людей, которое стало опорой новой власти и порядка. Суровые приговоры разнузданным гулякам-грабителям еще стояли перед глазами каждого с первой ночи восстания. Это сдерживало страсти, хотя крики и пьяные песни не утихали.
– Нельзя без того, чтобы не погулять народу! – примирительно говорил Атамаз Савмаку. – Как не повеселиться, когда победили! Народ кровью заработал себе эту радость, так пусть же отпразднует свою свободу, наестся досыта, напьется допьяна!
Во дворце все напоминало события минувшей ночи. Никто не убирал мусора и осколков разбитой посуды. В трапезном зале все так же стоял стол, заваленный дорогой столовой утварью, амфорами с вином, измазанными рушниками и недоеденными блюдами.
Группа друзей, осуществлявшая ныне верховную власть Пантикапея, собралась здесь с целью утолить волчий голод и обсудить дальнейшие дела.
– Задали вы мне задачу, выкликнув меня царем! – укоризненно обратился к товарищам Савмак. – И все твой язык, Атамаз! Малое ли дело – царем быть!
– Поздно толковать об этом, Савмак! – отмахнулся Атамаз, шаря рукою меж блюд в поисках ножа. – Избран народом ты, – значит, царствуй! Мы – друзья твои и соратники! Жизнь за тебя отдадим!
– Прост я для царской диадемы.
– Вот и врешь! Кого же ты царем бы выкрикнул? Пойра, что ли?
Лайонак к Бунак громко расхохотались. Лайонак взял со стола амфору того меда, что посылал царю через Саклея.
– Вот попробуйте-ка медку, что всех с ног свалил! Не таким его пить, как Перисадовы воеводы! Жидки они дня скифского меда!.. А мы – выпьем!
– А что, – словно встрепенулся новый царь, почувствовав, что силы возвратились к нему, – в городе продолжают шуметь и грабить?
– Нет, нет, – поспешил успокоить его Лайонак, – никто не грабит, всюду верные люди ведут надзор. Спасибо, воины Атамаза привыкли за порядком смотреть, на них можно положиться. Танай и Абраг с молодыми рабами – рыбниками и портовыми грузчиками за городом уже разоружают остатки фракийцев. Те сдаются лишь при условии, что им будет дано право уехать на родину.
– С этим надо согласиться! Пусть едут к демону! Не они, в конце концов, огород городили… А сейчас надо достать лошадей, поедем за город!
– За город? Фракийцев разоружать?.. Абраг с Танаем справятся сами!
– Нет, не туда. В имение Саклеево хочу проехать, что на Железном холме.
– А, понимаю, – кивнул головой Лайонак. – Ты уж прости, брат, что не усмотрел я… как в воду канула Гликерия.
