А на площади толпа голодных людей увеличивалась с каждым днем. Увечные старцы и сильные молодые парни вопили: «Хлеба! Хлеба!» И в то же время почти все мастерские стояли из-за нехватки работников.
Атамаз посетил всех мелонархов, содержателей мельниц, и потребовал именем царя начать работу. Зерно надо превратить в муку. Потом приказал хлебопекам растапливать печи.
Хозяева мельниц и хлебопекарен возражали:
– Кто же будет тереть зерно, топить печи, носить дрова, месить тесто? Не мы же одни. Рабы разбежались, вы им дали свободу.
– Вон на площади народу много – зови и нанимай. Каждый пойдет.
– Не идут они. А некоторые даже обещают всем хозяевам кишки выпустить. Какой уж тут наем!
Пришлось кликнуть клич среди вооруженных воинов-рабов, а также выделить несколько десятков парней из своей дружины одношкольников. Кое-как смололи зерно, испекли хлеб. В душе царского наместника начало нарастать раздражение. Он чувствовал, что необходима какая-то сила, которая привела бы в движение человеческую массу, поставила бы каждого на свое место. Он уже хотел послать воинов на рыночную площадь, устроить облаву на работоспособных людей и поставить их силой к зернотеркам, но побоялся Савмака и сдержался.
Усталый и потный, он завернул к Синдиде передохнуть и закусить.
В храме он увидел обычную сцену богослужения. Пахло дымом бензоя. Хор молодых жриц и прислужниц сладкозвучно и стройно выводил гимн Афродите. Девушки в белых одеждах медленно двигались в танце, поочередно возлагая венки на подножие статуи богини. Казалось, потрясения нескольких ночей и дней, что ураганом пронеслись над Боспором, не коснулись этого тихого мирка. Все стояло на своих местах.
Приглядевшись, Атамаз увидел Пифодора и Фарзоя возле колонны. Оба слегка покачивались. Грек что- то говорил князю, махая рукой, весело скалясь и подмигивая. Фарзой слушал и кивал головой. Он усмехался хмельной улыбкой и с необычайной внимательностью присматривался к одной из служительниц Афродиты, что выглядела миловиднее других. Она с грустью смотрела мимо подруг своими большими глазами. Атамаз не видел раньше этой девушки. Заметив, куда направлены взгляды князя, не мог удержаться от улыбки. И в то же время подумал, что этих двух людей не потрясли необыкновенные события. Они оказались как бы по ту сторону всех забот и треволнений, которые таким тяжким грузом свалились на шею как самому Атамазу, так и всем руководителям восстания. «Не здесь место ему, – подумал Атамаз, глядя на князя, – а в Скифии, где его род. Хоть он и пробыл свыше года в рабской шкуре, но остался князем царских скифов». Однако подошел к колонне и сказал приветливо, со скрытым лукавством:
– Вижу, князь, что после бед и лишений в плену ты не утратил вкуса к женской красоте.
– Мне кажется, что богиня хочет вознести меня куда-то ввысь! – ответил Фарзой, закрывая глаза. – После бича и брани надсмотрщика эти песни кажутся мне музыкой богов.
Пифодор подмигивал Атамазу и беззвучно хохотал, прикрывая рот ладонью.
– О Синдида! – улучил грек момент, когда жрица проходила мимо с курильницей в руках. – Скажи имя той служительницы, которая так печальна и хороша? Она поразила взоры и сердце моего господина.
Жрица лукаво усмехнулась и тут же опять стала серьезной и торжественной.
– Это, – ответила она уклончиво, – одна из дочерей города нашего. Она служит богине по обету. Многие знатные женщины и девушки приходят в храм, дабы выполнить свое обещание богине служить ей.
Изобразив на лице показную набожность, Синдида подняла очи вверх и, вздохнув, проследовала дальше.
– Узнал? – толкнул грека Фарзой. – Кто эта иеродула?
– Какая иеродула! Дочь вельможи. Служит богине по обету. А может… скрылась здесь от лихих людей.
– Воображаю, какая это распутница, – скривился Атамаз, – если обеты занесли ее в храм «нижней» Афродиты!
– Тут какая-то тайна… – поднял палец родосец. – Она наверняка скрывается у Синдиды от повстанцев.
2
После богослужения гости прошли во двор, в знаменитую харчевню Синдиды. Атамаз потребовал пирожков и кувшин вина.
Синдида, присмиревшая после грозовой ночи, еще не оправилась от ночных страхов. Теперь она видела в Атамазе уже не обычного гостя, а одного из самых больших начальников Боспора. И когда из подвалов были извлечены запечатанные амфоры, покрытые мхом, гости встретили их веселым смехом.
– Что-то раньше ты, Синдида, не угощала нас таким вином, – прищурившись, заметил Атамаз. – Как времена-то изменчивы!.. А вот и Зенон!
Толстый пьяница с трудом пробирался в дверь. И не потому, что она оказалась тесной для него, но отекшие ноги плохо слушались, мучили одышка и тяжесть во всем теле.
– Мир и благоволение новым архонтам Боспора! – прохрипел он, делая салют рукой. – Чую запах хорошего вина и жареных пирожков.
– То и другое – перед тобою. Садись, садись, почтенный. Ешь и пей, ибо Синдида сегодня добра и щедра, как никогда… Слушай, Синдида, пригласила бы девушек, пусть споют мою любимую песню!
Атамаз опять прищурил свои козлиные глаза цвета соленых маслин и поправил на плече новую хламиду.
– Нарядный ты, – заметила Синдида, – теперь ты царский друг. Все в твоих руках. Не забудь и храм Афродиты, ведь богиня всегда была к тебе благосклонна. Храм надо обновить, многие столбы подгнили, а эту вот развалину следует снести и построить заново.
