Крестьяне, напуганные ужасами войны, уже не верили в возможность освобождения и готовы были покориться бывшим хозяевам, желая лишь одного – покоя и сохранения в целости своих хижин. Хлебные запасы, что оказались накопленными за время рабского царствования, зарывали в землю.
– Удивительный народ! – жаловался Атамаз Лайонаку. – Посмотри на них! Они готовы и нас объявить врагами за тот мешок проса, что мы взяли у них. А придут понтийцы, – не только просо возьмут, но и голову снимут! Рабы!.. А если бы сейчас все поднялись дружно, то опрокинули бы Диофанта и заняли Пантикапей!
Однако находились среди крестьян и такие, что бросали все и уходили вслед за рабами-повстанцами в скифские степи. Запрягали лошадей в арбы, грузили хлеб и пожитки, сажали на возы жен и ребятишек. А сами натачивали косы и примыкали к войску.
– Правильно делаете, – одобрял Атамаз, – лучше в степь, чем в ярмо к Митридату!.. Мы еще вернемся сюда! Опять будем жить весело и вольно, как при Савмаке!
– Савмак убит, – печально вздыхали сатавки.
– Есть кому заменить Савмака! – гремел Атамаз. – В степи Фарзой, а он тоже был рабом!
Следом шли рати Диофанта, но особо не тревожили отступающих. Начались дожди, дороги стали уныло-грязными. Война на Боспоре закончилась.
Диофант приказал строго-настрого не нарушать границ Скифии, дабы не давать повода к возобновлению военных действий со стороны Фарзоя. Несмотря на пополнение, понтийские войска так поредели, что ни о каких новых походах не могло быть и речи.
Оставалось теперь с помощью херсонесцев, фанагорийцев и сарматов наводить порядки на боспорских землях. Начались кровавые расправы с теми, кто помогал мятежникам. Но крестьяне-сатавки встретили карателей вилами и косами и дрались ожесточенно, защищая свои очаги. Более того, нашлись вожаки, которые не ушли в степи вслед за отступающими рабами-повстанцами. Они стали собирать отважных в отряды, призывали народ продолжить войну за свободу. Бывшие воины Савмака и преследуемые крестьяне-бунтари стали стекаться к приморской крепости Тилуру, в прошлом святилищу скифов, пытаясь сделать ее своей опорой. Первые атаки понтийцев были ими отбиты. Прошел слух, что Лайонак и Атамаз вернулись, находятся в крепости и ждут подкрепления от степняков, чтобы двинуться на Пантикапей.
Диофант убедился, что народ не побежден и восстание готово вспыхнуть с новой силой. Стал спешно перебрасывать свои лучшие отряды к мятежной крепости, обещая воинам все сокровища, которые якобы спрятаны там по приказанию царя Савмака. После трехдневного штурма крепость Тилур, последний оплот повстанцев, пала.
Полководец повелел прекратить преследования деревенского населения, ограничиться казнями пленных рабов. А таких набиралось немало.
Трудно описать, что творилось вокруг Пантикапея. Пленников жгли, пытали, вешали на придорожных деревьях.
Умирая, рабы кричали, что они не последние, кому дорога свобода.
– Мы умрем – другие живут! Они отомстят за нас!
13
В каменной темнице сидел одинокий узник – бывший царь рабского государства Савмак.
Диофант умело распространил слух о его смерти и так спрятал важного пленника, что и тот ничего не мог узнать о событиях после падения крепости на Железном холме. Савмак терзался не ожиданием неизбежных пыток и мучительной смерти, а мыслью о том, что горстка храбрецов с Атамазом, по-видимому, погибла под ударами вражеских мечей. Все рухнуло!.. Свобода, любовь и царская власть!..
Он вспоминал последние слова Гликерии и, рыдая, бился головой о холодные стены своего узилища. Картины битв вставали перед его глазами. Ему хотелось еще раз кинуться в сечу, рубиться до изнеможения и погибнуть в бою. Он так и сделал бы!.. Но рядом с ним была она… Он защищал ее…
За стенами поют и хохочут пьяные воины Диофанта. Сейчас всюду идут гулянки. Заклятые враги народной воли празднуют победу. А потом потащат и его на колесо… О, хватило бы сил все выдержать!
Загремели засовы. Савмак прижался к стене, стараясь казаться спокойным. Нудно заскрипела окованная дверь. Ввалилась толпа пьяных дандарийских князей, окружающих Олтака, теперь царя. Мачеха Олтака умерла, и он готовился выехать в Сову – город своих отцов. Он был богато одет, при оружии. Покрасневшее от вина лицо лоснилось. С нескрываемой ненавистью и злым торжеством он оглядел Савмака и захохотал. Насколько он был сдержан и вкрадчив с вышестоящими, настолько сейчас в каждом движении его выпирали наглость и природная грубость варвара. Своим смехом и жестами он выражал злорадство при виде плененного, опозоренного врага.
– А, раб! – фальцетом вскричал он. – Теперь ты ответишь за свои дела!.. Поглядите, друзья, на эту мерзкую рожу! Он смотрит на нас так, словно все еще считает себя царем вонючих рабов!.. Проснись, собака! Ты не человек, а всего лишь скотина, предназначенная к убою! Сейчас ты умрешь! Помолись своим вшивым богам!
Князья дружно захохотали.
Савмак стоял у стены обремененный кандалами, исхудалый, с заострившимся лицом. Вьющиеся волосы, которые так любила ласкать Гликерия, свалялись, ссохлись от крови. К щеке прилипла солома.
Он не смотрел на врагов и, кажется, не слыхал их замечаний, полный раздумья и достоинства. Однако каждая жилка его напряглась до отказа.
– Он не хочет смотреть на тебя, Олтак! – заметил насмешливо один из князей.
– Что ты говоришь? Раб не хочет? Разве раб может хотеть?.. Иметь желания – право свободных! А у раба лишь одно право – подчиняться господину! Эй, раб, на колени!
Савмак не шевельнулся, лишь крепче сжал кулаки.
– Бей его! – заревел Олтак, бросаясь вперед. – Сейчас мы устроим ему суд!
Пьяная компания свалила пленника с ног. Его начали бить ногами. Ключник, отвечавший за жизнь
