Восстание на Боспоре

память декламировать «Илиаду» Гомера!»

Все это сразу возвысило девушку в глазах молодого боспорского аристократа. Однако ее знакомство с такими людьми, как его беспутный брат Атамб или коварный интриган Олтак, коробило утонченного Алцима. Его так и подмывало выспросить ее об остальном.

– И больше ты не встречалась с моим братом?

– К сожалению, нет. После праздника мы уехали с отцом в степи, а Перисад с Алкменой и Олтаком вместе со всеми сопровождающими – в Пантикапей.

– Теперь ты не узнала бы моего брата, он изменился, носит бороду и тяжелый шлем. Да помнишь ли ты его имя?

– Он не говорил мне своего имени.

– Его зовут Атамб, – со вздохом облегчения ответил Алцим, сразу повеселев. – Да его и нет в городе. Он с войском на рубеже царства.

Алцим предложил испытать быстроту коней, на что девушка охотно согласилась. Но едва они проскакали несколько стадиев, как слева в степи показался всадник. Размахивая шапкой, он приблизился и сдержал коня. Это был один из челядинцев имения.

– Что случилось? – спросил Алцим.

– Гонец из Пантикапея! Произошла битва скифов с понтийцами. Диофант разгромил войско Палака и принудил его принести клятву верности царю понтийскому Митридату. Теперь войны не будет!

– Это все?

– Нет. Еще велено передать, что Диофант, победитель скифов, едет в Пантикапей морем и скоро будет в гостях у царя Перисада. Победа! Победа!!

Глава третья. Пантикапей

1

Между двумя морями у пролива стоит город роскоши и рабства, ненависти и красоты – Пантикапей.

Западные ветры приносят ему ароматы полей и степной полыни, а порой и зеленых кузнечиков, что пытаются прыгать по плитам мощеных улиц.

Мать морей Темарунда, а по-гречески Меотида, дышит сырым рыбьим духом, а Скифское море, или Черный Понт, обдает шквалами горьких брызг.

Ранней весной на крыши храмов и на площади падают обессиленные журавли и дикие гуси, летящие с юга. Их собирают еще живыми и добивают палками.

В углублениях коринфских капителей гнездятся воробьи и голуби. Они стаями перелетают от храма к храму, садятся на крепостную стену, опускаются внезапно на рыночную площадь в поисках корма.

Храмы города прекрасны, они поражают взор приезжего стройностью колонн и барельефами фронтонов. Выше всех – святилище Кибелы, олицетворяющей природу. Сама богиня стоит в храме, изваянная из пентелийского мрамора, с чашей и тимпаном в руках. Справа от нее Гермес также держит чашу, слева – Геката с двумя факелами. Есть здесь еще священные жилища Зевса, Гелиоса, Диониса, Ареса, Посейдона и других богов олимпийских, что нашли приют далеко от древней Эллады, в стране гомеровских лестригонов.

Пантикапей хорош. Это младший брат Афин. В его архитектуре много ионийского изящества и коринфского великолепия. Находились такие, что сравнивали этот город с далеким Римом. Рим-де построен на семи холмах, а Пантикапей – на одном. Значит – Пантикапей седьмая часть Рима по величине, а по красоте даже лучшая. Хотя это можно считать шуткой, но среди городов северного Причерноморья столица Боспорского царства действительно была первой. Херсонес не может идти в сравнение с городом Спартокидов. Тот слишком прост, провинциален, по-дорийски мужиковат. А древняя Ольвия, хотя и отстроенная в прошлом делосскими и родосскими выходцами, может показаться всего лишь кусочком предместья Пантикапея.

Выше всего, на холме, горделиво стоит акрополь, чопорный и великолепный с его храмами, дворцами, колоннадами, великолепными статуями и грозными башнями укреплений. Это Олимп Боспорского царства, на котором живут его земные и небесные боги. Издали, со стороны моря, он напоминает золотую корону на необъятной голове сказочного великана. Акрополь является одновременно и пританеем [так] царства, ибо в нем заседает царь со своими советниками, в его храме горит вечный огонь, привезенный из Милета первыми греками-поселенцами.

Ниже акрополя террасами спускаются дома и укрепленные дворы богатых, средних и просто свободных граждан греческого происхождения, эллинизированных скифов, имеющих свой двор и хоть маленькие доходы.

Еще ниже начинается царство глинобитных лачуг и кривых, пыльных улиц, даже шалашей и юрт, населенных трудовым людом. Здесь располагаются постоялые дворы, загоны для скота, горшечные мастерские, тянутся ряды кузниц и шорных палаток, работают портные и сапожники, мнут кожи кожемяки, трудятся ваятели над кусками гранита и мрамора, надсадно ухают изможденные рабы, вращая день и ночь ручные жернова на мельницах. Все, что производят тысячи искусных рук в полутемных и пыльных мастерских, непрерывным потоком извергается на рыночную площадь, где изо дня в день идет шумный, многолюдный торг. Покупатели стараются перекричать продавцов, но их голоса тонут в реве стад, ржании лошадей, блеянии отар в загонах степных купцов. Скрипят колеса деревенских возов. Надсмотрщики, щелкая бичами, сопровождают партии рабов, связанных попарно и предназначенных для продажи за море.

Груды овощей лежат рядом с кучами навоза и мусора, накопившегося за день. Собаки дерутся около боен, разрывая зубами требуху забитых животных. Толпы нищих и подозрительных оборванцев подобно бестелесным теням скользят между возами, стараясь избежать встречи с патрулями рыночных стражей, что непрерывно обходят торжище, наблюдая за порядком и уплатой пошлины и рыночных сборов в доход царя Перисада.

Недалеко от рыночной площади расположен портовый район с гаванью и доками на тридцать кораблей. Здесь опять много домов и людей, обширные склады, щепные [так] дворы,