заветные мечты, но Коубей безжалостно положила им конец.
Халь не спускала глаз с мужа.
— А этот «Голдстоун», что он означает?
Джеремия сглотнул.
— То, что люди, которых я не достоин называть коллегами, считают мою работу самой выдающейся в нашей области за этот год. — Он повернулся к ней. — Разве ты не понимаешь? Это все, чего я когда-либо хотел. Вы украли мои мечты.
Она сказала негромко:
— Поставить этот диск было ошибкой.
— Отпусти меня, Халь. Позволь мне вернуться домой.
— Даже если бы я могла освободить тебя от Клятвы калани, а это не в моей власти, теперь мы не можем допустить, чтобы ты уехал. Ты слишком много знаешь.
— Вы не хотите, чтобы я писал о Внутри?
— Отчасти. Для нас это очень личное. — Она помолчала. — Но куда серьезнее то, что тебе известно о Севтаре. Его семья обладает огромным влиянием в Сколианской империи. Если они когда-нибудь узнают, что случилось с ним здесь, они примутся мстить.
Он мотнул головой.
— Я даже не упомяну о нем. Ни при каких обстоятельствах.
— Я не вправе рисковать безопасностью моего народа.
Джеремия встал и подошел к выпуклой стене. Ниже комнаты проплывало туманное облако.
— Но как бы то ни было, «Голдстоуна» я не заслужил. Моя работа не завершена.
Халь подошла и остановилась позади мужа, обвив руками его талию. Он увидел ее отражение в стекле, глаза, созерцающие невероятную панораму. Она сказала совсем тихо:
— Я знаю тебя, Джеремия. Ты не успокоишься, пока не достигнешь совершенства. И даже тогда останешься неудовлетворенным. Я прочла эту твою работу, прежде чем отослать ее на Землю. Ты заслуживаешь всех наград, которые тебе присудили.
— Ты прочла мою диссертацию?
— Да. Это потребовало времени. Мой английский просто ужасен. — Она наклонила голову. — Так странно увидеть Двенадцать Цитаделей глазами инопланетника. Но во всем, что ты написал, сквозила любовь к Коубей.
Ей понравилась его работа! Для него это значило очень много. И все-таки он не мог сказать ей того, что она хотела услышать — что любовь к ее миру возместит ему утрату его собственного. И они стояли молча, глядя в небо.
Потом она сказала:
— Вскоре мне предстоит присутствовать на Совете Директоров в Цитадели Карн. И я подумала: если хочешь, я возьму тебя с собой.
Он знал, что она никогда никуда не ездила с калани. Таким способом она старалась его утешить.
— Да. Мне бы этого хотелось.
Ее руки, судорожно стиснутые на его талии, чуть расслабились. Не разжимая их, она повернула его лицом к себе.
— До отъезда нас навестит Директор Тенсы. Я хочу, чтобы ты сыграл с ней в Игру.
Это его удивило. Хотя Халь часто усаживала своих калани играть с Карьи, она обычно выбирала наиболее опытных.
— Ты уверена, что хочешь поручить это мне? Не Кеву или Сейвину?
Халь кивнула.
— Я надеюсь, что приток новых идей пойдет ей на пользу. Вы по-разному смотрите на вещи.
— Ну а Хевтар?
— Хевтар? — она недоуменно улыбнулась. — Он же ребенок.
— В сущности, уже нет. — Джеремия перебрал в уме их партии. — У него свежий взгляд, и он понимает Тенсу.
— Да, у него действительно оригинальный стиль, не правда ли? — Ее голос потеплел от материнской гордости.
— Чистая правда. И еще одно, Халь.
— Что?
— Карьи нуждается в калани высокого уровня. И в акаси. Хевтар мог бы заинтересоваться.
Халь опустила руки.
— Чтобы Хевтар перешел в другую Цитадель? В качестве акаси? Невозможно! Он слишком молод.
— Но ведь большинство высокородных мальчиков у вас становятся женихами в пятнадцать?
— Да, — признала она. — В более консервативных Цитаделях.
— Ну, Вьясу вряд ли можно назвать гнездом крайнего радикализма, — сказал он сухо.
Она чуть улыбнулась.
— Пожалуй, ты прав.
— Ты должна позволить ему повзрослеть.
Халь взвесила его слова, потом отвернулась, глядя в небо.
— Мне будет тоскливо без него, и его отцу тоже.
Джеремия понял ее. Глубокая любовь, которую Кев и Халь питали к своему сыну, сквозила в каждом их слове, каждом поступке. И как ни противилась Халь мысли о помолвке, она прекрасно понимала все ее выгоды. Карьи и Хевтар были юными, однако консервативное верхнее сословие коубейского общества поощряло ранние браки между высокородными, чтобы обеспечить большее число наследников. Тенса нуждалась в калани второго уровня со свежими взглядами, а Хевтар нуждался в ком-то вроде Карьи, кто понимал бы его прихотливый стратосферный интеллект. Их брак позволит ему остаться вблизи от Вьясы, но обрести независимость. И Вьяса будет помогать ему управлять Тенсой…
— Халь… — нерешительно сказал Джеремия. Она обернулась к нему.
— Да?
— Что произошло? Между Кевом и тобой?
— Мы… между нами возникло несогласие.
Он подождал.
— Ну и?..
Она помедлила с ответом, потом произнесла:
— Он хотел еще детей, а я — нет.
— Хевтар — чудесный юноша.
— Да. Чудесный. — Она продолжала через силу: — Я всегда старалась уделять своему ребенку как можно больше внимания. Но я еще и Директор… и чувствовала, что не справлюсь ни с теми, ни с другими обязанностями, если у меня будут еще дети. — Она помолчала. — Мой отказ причинил боль. Кев охладел к… Вьясе.
«Нет, — подумал Джеремия, — он не охладел к тебе».
— Но Кев остался во Вьясе, — сказал он вслух.
— Я предлагала ему варианты. Другие Цитадели не остановила колоссальная ставка его контракта. Однако он не захотел. Ведь Вьяса замечательная Цитадель.
Джеремия покачал головой.
— Сделки между Каланиями — это ведь единственная форма развода, доступная акаси.
— Я не понимаю слова «развод».
— В том-то и проблема.
Вся ее сдержанность не скрыла отголоска давней муки сердца.
— Я никогда бы не привезла тебя сюда, если бы мы с Кевом все еще жили, как акаси и Директор.
— Он по-прежнему твой муж.
— Ты ведь знаешь, что полиандрия у нас больше не практикуется. Ты сам написал об этом в своем
