Новый год он встретил в своем клубе, с сотрудниками. Со всеми выпил немного вина, потом перешли к просмотру какой-то пьесы; но он с самого начала ушел домой.
С приездом отца общения верующих немного оживились. Вечерами собирались по домам для беседы, но главным образом, старые члены — из тех, кто в самом начале составлял общину.
Придя в дом, Павел застал верующих гостей, встретивших Новый год в молитве. Среди них были и Князевы — Вера с мамой. В приятной беседе Павел провел с ними время до самого утра, даже спели вместе несколько гимнов. Все они стали как-то ближе Павлу, роднее, особенно после того, как узнали, что его отчислили с рабфака за беседу с лектором.
В последних числах января душевные муки были настолько велики, что он прямо с утра встал на лыжи и решил объехать вокруг города, чтобы рассеять назойливые мысли.
После обеда, измученный походом, он возвратился. Пообедав, упал на постель и уснул как мертвый. Встал перед вечером, бодрый, спокойный. Отец с матерью мастерили что-то на дворе. Павел умылся и взял в руки Библию. 'Никто не может придти ко Мне, если то не дано будет ему от Отца Моего', — прочитал он открывшееся ему место из Евангелия от Иоанна 6, 65. Он глубоко задумался над этим выражением Христа. Ведь прийти-то к Нему — это оказывается дар Отца Небесного. И этот дар он имел с детства. Вспомнил свое детское покаяние и ревностное служение в общине. 'Значит мне — дано, — рассуждал он дальше, с чувством какой-то внутренней глубокой радости. — Что же произошло? А то, что получив этот дар, я почему-то отошел от Христа. Вот почему все эти годы я не был спокоен, с одной стороны; с другой — видел, как какая-то незримая рука все же вела меня, ограждая от многих неблагоразумных поступков. Я видел это в тех способностях, какие имел в охране целомудрия при соприкосновениях с женщинами, в твердости воли. Так что же мне нужно? — спросил он сам себя. — Возвратиться к Христу, а это значит, поверить в Него и довериться Ему!' Вот что мучило его. Довериться — значит, решиться, а вот этого-то, он как раз сделать не может. Нет сил в себе. В тайнике души он чувствовал, что верил в Христа и Его истину, и именно это побудило его защищать Библию в беседе с лектором.
— Нужно довериться, решиться, отдаться, — твердил один голос.
— Нет не могу! — протестовал другой.
— Не можешь? Останешься на распутье и погибнешь, — кто-то властно твердил ему.
— Но как довериться?
Наступило критическое мгновение.
Павел вспомнил разговор с отцом, один за другим прошли перед его глазами те, кто пали, отрекшись от Бога. В этом открылась разрушительная работа дьявола.
— Такие столбы он свалил! — проговорил Павел про себя. — Так вот что ты сделал, сатана! — воскликнул он.
Вдруг он ясно вспомнил вопрос старца Хоменко при проводах на прогулке: 'Кто понесет знамя истины дальше?'
Ревность против дьявола вспыхнула в юном сердце Павла: 'Так разорять Церковь?! — встрепенулся он. — Довольно! Вот я должен!..' — но крылья опустились при мысли, что ему ведь надо прежде отдаться Христу, а он еще не решился.
Бедный юноша, сам того не знал, что в душе он уже был христианином.
Перелистав Библию, он нашел притчу о блудном сыне, и первое, что бросилось ему в глаза — это слова: '…и когда он был еще далеко, увидел его отец и сжалился…' Этим выражением, на мгновение, открылась ему любовь Отца Небесного во всей спасительной красоте; сердце дрогнуло, из глаз брызнули слезы.
— Ты что, Павел? — с удивлением спросили его вошедшие родители.
— Довольно! Я больше не могу! Хочу возвратиться к моему Господу! — опускаясь на колени, воскликнул Павел.
— Боже мой! Боже мой! Прости меня, и как блудного сына прими вновь в объятия Свои! Дьявол вырвал лучших рабов Твоих из Церкви, я мал и незначителен по сравнению с ними, но вот я, прими меня. Я хочу встать на это место, где пали они, и чем могу, хочу послужить Твоей истине. Аминь.
Рядом с Павлом, в слезах радости и благодарности Господу за возвращение сына, молились Петр Никитович и Луша.
Поднявшись с молитвы, в объятиях любви Господней, поздравили сына, и втроем пропели один гимн хвалы Богу.
В этот же вечер Павел с отцом пошли посетить верующих, где он, от избытка чувств, свидетельствовал окружающим о радости спасения и до полуночи беседовал с неверующим юношей — сыном одной из христианских семей. С ним вместе ликовали и старые друзья, особенно Князевы.
Сейчас же он сообщил о своей великой радости Кате. Но, к своему удивлению, в ответе, он увидел ее такой же одинокой, тоскующей, как видел последний раз, под зонтиком.
Свободные часы на производстве он проводил где-либо в уединении, с Евангелием в руках. Ему подарили новенькое Евангелие с Псалтырем (карманного формата), в хорошем кожаном переплете. При виде резкой перемены его прежние товарищи и женское окружение пришли в недоумение: что с ним случилось?
Никто не видел его в клубе, парке, театре, где обычно встречали и желали видеть. На производстве, с окружающими его, он был еще более любезен и сдержан. Лицо светилось каким-то внутренним, необъяснимым излучением. Друзья по цигарке к своему разочарованию, узнали, что он бросил курить. С девушками он был по-прежнему любезен, но держался на неуязвимом расстоянии. Дома с упоением читал Слово Божие и подолгу молился наедине.
Однажды, пробудясь от сна, он прямо на постели обратился к родителям:
— Папа! (Он его так стал называть после покаяния). Я видел очень интересное сновидение, сильно взволновавшее меня. Во сне, предо много образовалась какая-то широкая река, которую я должен был переплыть. Хотя она и была страшная, но я спокойно погрузился в нее и поплыл. Чтобы мне не замочить одежды, я держал ее одной рукой над поверхностью воды. Плыл я долго, томительно, но вот достиг ее середины, а она становилась, как-то все шире и шире. Затем все покрылось мраком, и я стал изнемогать. Кругом я был один, и помощи просить было не у кого. Рука с вещами, от изнеможения, опускалась все ниже и ниже. Наконец, к своему глубокому прискорбию, я увидел, что одежда стала подмокать. 'О, Боже, мой!' — воскликнул я и, погружаясь в пучину, приготовился уже расстаться с жизнью; но вдруг нога моя ощутила что-то твердое, наподобие бревна; встав на него, я пробежал до второго конца — и спрыгнул на берег. Предо мною открылась ровная долина, залитая лучами ликующего солнца. Женская рука подняла меня, уже одетого, на балкон богатого дома, где сверху 'дождем' падало много головных уборов. Так как я был непокрыт, то, выбрав самый лучший из них, одел, и, счастливый, вошел в помещение.
— Сынок, сон твой — это утвержденный Богом жизненный план для тебя, — ответил отец. — Какие- то скорби ожидают тебя: томительные, долгие, в которых испытает тебя Господь, но избавит и введет в Церковь. Мужайся!
* * *
Со дня покаяния Павла прошло уже более двух недель.
На заводе, как будто сговорившись, товарищи из актива, то один, то другой, начали теребить его; 'Павел, что с тобой случилось?'
Он радостно, но уклончиво отвечал им. Наконец, с ним встретилась парторг Мария и задала тот же вопрос.
— Мария, да что вы, то один, то другой, спрашиваете меня об одном и том же? — улыбаясь ответил Павел. — Вы соберитесь все вместе, я всем вам расскажу, что со мной случилось.
— А ты что думаешь, так оставим? Нет, вот завтра соберемся да проработаем тебя как следует, не только перед активом, но и перед массой.
— Вот-вот, это будет самое правильное, — ответил ей Павел, и они разошлись.
Мария была из одного села с Павлом. Вместе с племянником Петра окончила совпартшколу, очень
