У охотничьих народов нет молока от одомашненных животных; а, как замечает миссис Маршалл, именно молоко дает крепость ножкам ребенка. Поэтому их женщины не могут отлучать детей от груди, пока тем не исполнится три, четыре года или даже больше. Или матери, или отцу приходится нести ребенка, пока тому не под силу самому совершить дневной переход: иногда это расстояния в девяносто или даже сто пятьдесят километров, с двумя-тремя остановками для сна на пути.
Таким образом, супружеская пара — это устройство для переноски и защиты дитяти.
Покойный К. У. Пек записал миф о происхождении оружия из западного Нового Южного Уэльса. Мне кажется, его смысл имеет универсальную ценность:
Давным-давно, когда у людей не было оружия и они были беззащитны против диких зверей, множество людей стояло лагерем у стечения рек Лахлан и Муррумбиджи. Был очень жаркий день. Пейзаж искажали миражи, и все отдыхали в тени. Внезапно на лагерь напала тьма Гигантских Кенгуру и принялась мощными лапами крушить спящих. В панике люди бросились в бегство, но уцелели немногие..
Среди уцелевших был один вождь, который созвал людей на сходку, чтобы придумать всем вместе, как обороняться от зверей. И вот на этой сходке люди изобрели копья, щиты, дубинки и бумеранги. А поскольку многие молодые матери в спешке побросали своих младенцев, они изобрели и хитроумную колыбель из коры.
Дальше в этой истории говорится о том, как самый умный из людей, вымазавшись до неузнаваемости жиром и грязью, подкрался к кенгуру и прогнал их огнем.
В доисторической Австралии действительно водились гигантские кенгуру — и впрямь чрезвычайно опасные, если загнать их в угол, — однако они не были хищниками и не нападали на человека.
Что касается молодых героев, то они могли становиться «пригодными», только пройдя самые суровые испытания с равными себе: в борьбе, в схватках, в мастерстве владения разным оружием. Юность — «драчливый» период. Потом же все враждебные чувства выплескиваются — или должны выплескиваться — вовне, на главного Противника.
«Вечные воины» — это те, кто так и не сумел повзрослеть.
Начальником Лагеря была француженка, мадам Мари, с волосами цвета золотой рыбки. Она недолюбливала других белых людей. Разведясь с мужем из-за своих любовных связей с черными мужчинами, она лишилась виллы, «мерседеса», бассейна en forme de rognon [60], зато бриллианты она унесла с собой.
В третий вечер, что я там оставался, она организовала soiree musicale [61], на афишах набрав одинаковым шрифтом имена исполнителей: Anou et ses Sorciers Noirs [62] и свое собственное: Marie et son Go. Когда представление окончилось, она взяла одного из колдунов к себе в постель, а в 2.30 ночи у нее случился сердечный приступ. Колдун выбежал из ее спальни, лопоча: «Я не прикасался к мадам».
На следующий день она отвергла все попытки докторов отправить ее в больницу и лежала на кровати совсем не накрашенная, глядела сквозь окно на поросшую колючками пустыню и вздыхала: «La lumiere… Oh! La belle lumiere…» [63].
Около одиннадцати часов прибыли двое юношей-бороро. На них были легкомысленные короткие женские юбочки и соломенные шляпки.
Бороро — это племя кочевников, которые скитаются по всей пустыне Сахель, полностью презирая всякую материальную собственность и вкладывая всю свою энергию, все свои чувства в разведение красивого лиророгого скота, а также культивируя телесную красоту в самих себе.
Юноши — у одного были бицепсы «штангиста», второй был строен и прекрасен, — пришли спросить у Мари, нет ли у нее какой-нибудь лишней косметики.
— Mais surement… [64] — она позвала нас из спальни, и мы все зашли.
Дотянувшись до своей дамской сумочки, она высыпала ее содержимое на постельное покрывало и стала перебирать его, время от времени приговаривая: «Non, pas pa!» [65] . И все-таки ребята взяли по каждому из оттенков губной помады, лака для ногтей, теней для век и карандашей для бровей. Они завернули свою добычу в головной платок. Еще она дала им несколько старых номеров журнала «Elle». Потом, застучав сандалиями по террасе, они со смехом убежали.
— Это для их обряда, — объяснила мне Мари. — Сегодня ночью они оба станут мужчинами. Вы должны на это посмотреть! Un vrai spectacle [66].
— Обязательно посмотрю! — ответил я.
— За час до заката, — сообщила она. — Перед дворцом эмира.
С крыши дворца эмира мне открывался отличный вид на двор, где играли трое музыкантов — трубач, барабанщик и человек, дергавший за струны трехструнного инструмента с тыквой-горлянкой в качестве резонатора.
Человек, сидевший рядом со мной, ancien combatant [67], хорошо говорил по-французски.
Вышел «мастер обрядов» и велел двум молодым помощникам обозначить на земле круг, насыпав белого порошка, чтобы получилось подобие цирковой арены. Когда это было сделано, молодые люди встали на страже «сцены» и начали отгонять всех, кто пытался проникнуть за эту границу, пуками пальмовых волокон.
Среди зрителей было много женщин-бороро среднего возраста с дочерьми. На дочерях было нечто вроде белых вуалей. На матерях была одежда цвета индиго, а в ушах у них болтались большие медные кольца. Они смотрели на предполагаемых зятьев с видом бывалых посетительниц рынков чистокровных животных.
Во внутреннем дворе стояли юноши, которые в течение последних четырех лет должны были щеголять в женских нарядах. Мы услышали многоголосый крик — и вот под рокот барабанов вышли двое юношей, вымазанные гримом из косметички Мари.
У «крепыша» был нарисован вокруг губ розовый лук купидона; ногти у него были алыми, а веки — зелеными. На пышном платье без бретелек лавандовые полоски были нашиты на розовую нижнюю юбку. Впечатление портили ядовито-зеленые носки и кроссовки.
Его друг, «красавец», был выряжен в тугой лиловый тюрбан, облегающее платье с белыми и зелеными полосками; он явно лучше разбирался в современной моде. Губная помада была наложена очень аккуратно, а на обеих щеках розовыми и белыми чертами он нарисовал два четких прямоугольника. На нем были зеркальные черные очки, он любовался собой в маленькое зеркальце.
Толпа потешалась.
Еще один молодой бороро вынес им на выбор «геркулесовы» дубинки, все только что вырезанные из ствола акации. Выбор оружия он предоставил красавцу.
Сняв темные очки, красавец томно указал на самую большую дубинку, сунул что-то себе в рот и помахал своим друзьям на крыше. Они ревом выразили ему одобрение и подняли на остриях копий свои пластмассовые канотье.
Мастер обрядов взял выбранное красавцем оружие и с торжественным видом официанта, подающего на стол «шато-лафит», вручил дубинку крепышу.
Затем красавец вышел на середину круга и, держа солнечные очки над головой, запел фальцетом. Тем временем его друг, обеими руками держа дубину и размахивая ею, выделывал пируэты с другой стороны очерченного круга.
Барабанщик ускорил темп. Красавец пел так, что, казалось, у него вот-вот лопнут легкие; а крепыш, продолжая кружиться, подходил к нему все ближе. Наконец одним костедробительным ударом он обрушил дубину на ребра своего друга, а тот издал победный клич: «
— О чем он поет? — спросил я у соседа-ветерана.
— Он поет: «Я могу убить льва… У меня самый большой член… Я могу удовлетворить тысячу
