Но Савин делать этого не собирался. Он облокотился на стол и задумался. Потом не спеша налил из графина полстакана воды и, вытряхнув из темного пузырька таблетку, большим глотком запил ее.
— Чувствую, давление подскочило. Видно, от погодного перепада.
«Чего голову морочит? — внутренне усмехнулся Виктор. — Мать в такую погоду на давление никогда не жаловалась».
— Последнее время хмурило, а сегодня сразу солнце. Не смог быстро перестроиться, — словно угадав его мысли, просто сказал Савин и потер затылок.
«Конечно, играет, — не поверил Виктор. — Теперь будет с важным видом читать эти бумаги, вот, дескать, материала сколько на тебя собрали».
Савин бумаг не читал. Он достал из кармана потрепанную записную книжку и позвонил какому-то Петровичу. Деловито спросил его о жизни и о том, купил ли учебник по немецкому для сына.
«Нет, не заигрывает и под простачка не работает, — решил Виктор. — Отвлекает внимание, чтобы потом задать каверзный вопрос…»
Но Савин спросил:
— Какой самый сложный класс — пятый или шестой?
— Когда учился, то самым трудным был шестой и восьмой, — ответил Виктор серьезно, хотя и старался показать, что весь этот разговор ему безразличен.
Допрос начался обычно.
— Ты, конечно, догадываешься, за что тебя задержали и о чем пойдет разговор?
— Да, знаю, — довольно равнодушно обронил Виктор. — О деньгах, которые я взял у летчика Куприянова.
Савин, выдержав паузу, подумал: неужели не понимает, что совершил? Стараясь не оглушать Виктора острыми оценками его поступка, проговорил:
— Мы о тебе немало знаем. Может, не все, но основное известно. И дело не в том, что взял, — это теперь уже дело десятое. Как жизнь свою дальше будешь строить — вот главный вопрос. — Ничего не осталось от спокойного тона, которым он только что спрашивал об учебе в школе. — Можешь врать. Это твое дело. Не меня обманешь. Мы встретились и разошлись. Обманешь себя, мать, будущее — вот ведь какие масштабы. Потом совсем запутаешься. Это ты понимаешь?
Виктор почувствовал, что от волнения ладони стали влажными. Он незаметно вытер их о колени.
Савин сложил пополам протокол и по его сгибу провел пластмассовой ручкой.
— Фамилия, имя, отчество?
Этот простой формальный вопрос ввергнул Виктора в замешательство, он вздрогнул и растерянно посмотрел на Савина. Его смутило слово «отчество».
Их взгляды встретились. Настороженный и требовательный.
— Рассказывай без утайки. Это нужно для истины, для установления отягчающих и смягчающих обстоятельств. Так требует закон.
Вздрагивающим голосом Виктор сказал:
— Не обстоятельства, признание вам нужно…
— Знаешь, Пушкарев, у нас разговор нешуточный, и лучше тебе вести его серьезно. Скажу откровенно. У тебя два хороших момента — не судим и ущерб нанес небольшой. Возместится быстро. Как ни странно, о тебе потерпевший хорошо отзывается. Можешь почитать. — Савин указал взглядом на заявление Куприянова.
Виктор в первый раз посмотрел прямо на Савина. «С подходцем разговор повел: «Расскажи все, тебе же легче будет». А как он может облегчить?»
Виктор вспомнил вчерашний тревожный день и критически посмотрел на Савина.
— Я снисхождения не ищу…
Савин не дал ему закончить:
— Осторожнее, парень! В твоем положении не до амбиций, — с нескрываемой досадой проговорил он, откладывая ручку в сторону. — Этой строптивости тебе на день-два хватит, а что потом? Поэтому веди себя достойно.
Нервы Виктора не выдержали:
— Спрашивайте, задавайте вопросы…
— Если сам не решил, как отвечать, то мои вопросы не помогут, — проговорил Савин.
— Что вас интересует?
— Почему ты взял чужие деньги? Почему?
Не поднимая головы, Виктор спросил:
— Для чего это вам?
Савин невольно про себя повторил вопрос: «Для чего это вам?» Смутная, далекая догадка заставила его задуматься. Он сказал:
— Когда понимаешь, легче прощается. Да и следствие вести я формально не научился. От формального плохо будет нам обоим.
— Вам-то что плохо?
— У меня перед законом ответственность. И перед тобой тоже.
— Можно вам задать один вопрос? А правда, бывают смягчающие обстоятельства? — Виктор смотрел с надеждой.
— Не веришь — читай. — Савин раскрыл «Уголовный кодекс», отыскал нужную страницу и протянул его Виктору. — Очень нужная, справедливая человеческая статья.
— И суд учитывает это?
— Обязательно. Скажи, поверил бы ты человеку, который говорит правду лишь тогда, когда его припрут фактами и ложь доказывают на каждом шагу?
…Виктор стал рассказывать торопливо, словно боялся, что его не выслушают до конца.
— …Только прошу — не сообщайте матери, что я натворил. И Тамаре, если можно.
— Сам скажешь. Будет такая возможность.
Виктор от волнения встал.
— Сиди.
Он сел на край стула.
— Я был вынужден взять. Я остался без денег. Здесь дело чести…
— Скажи, как повернул. Кто ж ее задел? Честь-то?
Виктор не ответил.
— Кто от такой «защиты» чести выиграл? Ты? Мать?.. Подумал бы хоть о себе. О своем будущем…
Виктор сказал не раздумывая:
— Мне о себе думать нечего. Мое будущее на помойке. Я сам для себя уже ничего не представляю. Чересчур некрасиво все получилось. Мне безразлично…
Савин рассердился.
— Перестань! Людям хуже твоего бывает, но они не говорят: «Мне безразлично». Ты, как слабак, только о себе думаешь.
— Ну, это уж слишком. — Виктор опустил голову и плотно сомкнул губы.
Савин был доволен, что парня задели его слова. Он повторил свой вопрос, только прозвучал он уже несколько иначе:
— Почему совершил кражу?
— Я взял…
— Не дали же.
Пожалуй, только сейчас Виктор понял всю суть совершенного. Ему казалось, что Савин знает о нем что-то большее. Знает и о том, что происходило в его душе, когда он сидел на лавочке в коридоре. Но успокоил себя: «Не ясновидец же он, чтобы читать чужие мысли?»
А Савин между тем сделал новую запись в протоколе и теперь, покручивая ручку, терпеливо ждал ответа.
