Валетов склонился и обхватил голову руками.
Потеряв прежнюю невозмутимость, он стал отвечать подробно и обстоятельно.
Арсентьев спросил:
— Как же вы на квартиры вышли?
Губы Валетова растянулись в улыбке:
— Я их на «стук» брал. Звонил, стучал… Когда не отвечали, с подбором ключей работал…
Арсентьев выслушал с любопытством и поинтересовался:
— Не сложно было?
Валетов отрицательно покачал головой.
— Велика важность жулику замок открыть! — сказал небрежно.
Арсентьев знал, что такой тон был гордостью, форсом у воров.
— Конечно! — поддакнул он. — И самое главное, в каждой квартире, как по заказу, ценные вещи оказывались. Везунчик вы, Валетов. Чего на мелочах путаете?
— Ничего особенного. Сейчас пол-Москвы с бриллиантами в ушах ходит! Почему решили, что путаю? — хладнокровно спросил Валетов.
Он понимал, почему так сказал Арсентьев, и ответил так потому, что хотел узнать, что же еще известно о нем.
— Не на «стук» вы шли и не с подбором, — Арсентьев заметил, как дрогнули тонкие губы Валетова. — Говорите правду! Это на наказании не отразится.
— С правдой расчетливо обращаться надо, — горячо проговорил Валетов и, прокрутив в памяти статьи Уголовного кодекса, взглянул на Арсентьева: — Согласен с вами. На сто лет вперед. Темнить не стану. Что было, то было. Я в Новомосковске в гостинице электриком работал. Люксы, полулюксы обслуживал. Люди в них обеспеченные, занятые. Только они лопухи. Все, как один, ключи от своих квартир в номерах оставляли. Взять их на час — дело плевое…
Арсентьев подробно выспросил все о ключах потерпевших и, записав показания в протокол, сказал:
— Вот это другой разговор. А адреса?
Сознавая, что скрывать бессмысленно, Валетов с готовностью ответил:
— Это уже пустяки. Они у дежурных по этажам в карточках указаны. Выбирал, чтоб уж наверняка…
— О камее Лисовского как узнали?
— Он тоже в гостинице жил. С его ключей я мерочку сделал удачно. Но потом повозиться пришлось. У него рабочий день непонятный. То в одиннадцать из дома уйдет, то через два часа вернется… Он мне хорошую разминку дал. Чтоб вычислить его график — неделю тенью за ним ходил. Тогда и услышал в троллейбусе его разговор о камее. Пригодилось. Напомнил о ней, когда застал он меня в квартире. Хоть и артист, а не разобрался. Поверил, что я из ОБХСС, — Валетов был доволен собой.
— А если бы он понял, кто вы, и попытался задержать? — спросил Арсентьев.
Прошла минута-другая.
— Он бы на это не пошел. У него положение, авторитет. У меня — одни судимости.
— Стукнули бы?
Что-то заставило Валетова не торопиться с ответом. Наконец он проговорил и, словно давая клятву, скрестил руки на груди:
— Тысячу раз нет! Никогда! — словно оскорбившись, громко сказал он. — Я не сумасшедший. Зачем большой срок тянуть? Я еще не в том возрасте, чтобы жизнь не любить.
— Разумно! Где ночевали эти дни? — Арсентьев видел, как он мучительно ищет ответ.
Валетов посмотрел щурясь, словно припоминая…
— На вокзалах. Домой не пошел, боялся, что милиция привязываться станет, — и равнодушно зевнул.
Было ясно — он скрывал адрес, где спрятал деньги и ценности. На другие вопросы отвечал без задержки. Сказал и о встрече в кафе «Кавказ», где намекнул дружкам о своих планах. Теперь Арсентьеву стала понятна брошенная вскользь злая фраза Борщева о кражах.
Дрогнувшим голосом Валетов спросил:
— Выходит, следили за мной?
Арсентьев, умышленно затянув паузу, бросил:
— О профсекретах рассказывать?
Валетов зябко поежился:
— Молчу.
— О чем задумались?
— О чем думаю, никогда не говорю. Но вам скажу. Не вписывайте мне матвеевское дело. Очень прошу! Вам процент раскрываемости нужен? Понимаю! Я вместо этого дела пару других отдам. Подпишу все что угодно…
Арсентьев укоризненно покачал головой.
— Противно слушать, когда опытный вор так рассуждает. Мы не на рынке, Валетов.
Валетов распрямился и посмотрел досадливо.
— Решили под удар поставить? Ну что ж! Тогда дело по-своему поверну. Кто докажет, что матвеевские деньги я прикарманить решил? Нет у вас явных улик. Если есть — предъявите. Я взял их с единственной целью — парню больному помочь. Другой мысли не было. Если надо, готов вернуть, — он врал со знанием дела, надеясь на закон, который обязывает доказать, что слова его — ложь.
— Стыдно, Валетов. У вас совесть есть?
— Не понял. О чем вы? — спросил запальчиво. — Могу сказать и по-другому. Матвеев Юрка у меня в долгу ходит — это раз. Второе — деньги я брал без свидетелей. Факт остается фактом, — твердил он. — Это в мою пользу. Все?.. — и усмехнулся, вроде не над Арсентьевым, а над самим собой.
— Нет, не все! Дело не в деньгах, не в том, что вы вор, а в том, что вы очень неважный человек. Умная голова, а врете наивно.
— Мы университетов не кончали, врем как можем, — скривился Валетов.
— Университеты тут ни при чем, — отрезал Арсентьев, — в них, между прочим, врать не учат. Как и воровать, кстати.
— Вот я и говорю, — засмеялся Валетов нахально, — мы университетов не кончали… Мы люди простые, из народа.
— Вы, Валетов, народ не трогайте, — спокойно осадил Арсентьев, — народ делом занят, а вы ведь по другой части специализируетесь? Да и при чем тут простые или не простые? Вот у вас родители простые, как говорите, были люди, а прожили честно, ничем себя не замарали, хотя и небогато жили. И вас, думаю, красть не они учили. И народ не учил.
— Сам, что ли, выучился? — всплеснул руками Валетов и изобразил неподдельное изумление. — Бандитов не видел, о них не слышал, жил среди честных людей — и вдруг взял и начал воровать! Ну и ну!
— Нет, воровской «профессии» выучились не сами, конечно, но вот учителей себе приглядели. По своей воле. И никто вас к этому не принуждал. А могли ведь выбрать и другую дорогу в жизни, все в вашей власти было. Слыхали, наверное, о личной ответственности за содеянное?
Валетов как-то насмешливо кивнул, но Арсентьев решил не обращать внимания на его игру, чувствовал, что разговор этот глубоко задевает Валетова, заставляет его задумываться. И он продолжал миролюбиво:
— Слыхали, конечно. И понимаете, что не дядя соседский, а сами виноваты в том, что стали тем, кем стали. Очень уж вы торопились «красивую» жизнь себе наладить — вот и наладили, живете, с нар не слезая. И списывать мерзкие дела, вину свою, изливать горечь на других не надо. Предаете и обижаете других людей с такой легкостью потому, что однажды уже предали самого себя. А человек, себя, души своей не пощадивший, разве может пощадить другого? К жизни своей относились без уважения…
— Да что вы все из меня слезу вышибаете? — взвился Валетов. — Я, что ли, один такой на белом свете? Меня вы к стенке прижали — и ваш я, вы со мною и рассуждаете, а других, которые посильнее, слабо
