металлы, что с Гор привозят, эта сволочь Митк’окок либо дикарям в лес перепродает, либо дальше на восток сплавляет. Да он лучше у себя во дворце ей стены обложит, чтобы пыль в глаза пускать, чем на хорошее дело в мастерские лишний прутик отдаст. А мастерские только тем и занимаются, что старое барахло чинят да всякую неинтересную мелочовку клепают.
Нет, конечно. Он, Дик’лоп, знает, что на востоке с бронзой работать умеют, как нигде. Знаменитые Фетс-кийские кинжалы на весь свет славны. Да-да, вот такие, как у тебя. (Это что? Тот самый, которым ты брата Митк’окока зарезал? Ну туда ему и дорога, пьянице.) Да только, ежели ему, Дик’лопу, возможности да материалы дать, он бы такого…
Я все почему-то ждал, что Дик’лоп сейчас начнет на жидов жаловаться, которые лично против него заговор затеяли и суют палки в колеса, не давая толком развернуться! Это была любимая тема друга родителей, дяди Вани, того самого эксперта по цифрам и вычислениям убийцы Кеннеди методом подсчета-пересчета дат рождения всех участников. Он и внешне с этим Дик’лопом отчасти похож был какой-то бытовой неухоженностью и привычкой низко наклоняться к лицу собеседника, что-то доказывая ему и брызгая слюной.
Да и талантом находить солидного врага в объяснении своих жизненных неудач. Дядю Ваню, сколько себя помню, вечно кто-то преследовал и угнетал. То наше собственное правительство, прослушивающее его телефон и не пускавшее за границу, то тайное мировое, сующее палки в колеса его научным порывам, за то, что он патриот и не желает делиться своими знаниями с заграницей. А то и вовсе угроза этому невысокому, вечно небритому человечку исходила прям-таки из космоса, из самого центра Вселенной.
К тому времени, когда я отбыл сюда, дядя Ваня доживал уже шестой десяток лет, и все в должности младшего научного сотрудника какого-то почти развалившегося НИИ.
Я еще, помню, мальцом совсем был и никак не мог понять, почему такой большой дядя, а все еще младший? Со временем понял — это у него по жизни. Правда, я долгое время держал его чуть ли не за своего героя и образец для подражания — такое сильное впечатление произвели на мое детское воображение его многочисленные враги и образ борца. И, став чуть более взрослым, я продолжил считать его очень принципиальным, коли он даже во время, когда все рушится и ломается, продолжает сидеть на прежней работе (и на шее у жены), но не уходит из науки. А потом вдруг как-то понял — дядя Ваня просто лентяй и пустомеля! И сейчас я сильно испугался, что Дик’лоп окажется «мастером» точно такой же «категории».
Но нет, до жалобы на жидов и инопланетян Дик’лоп не дошел, а вместо этого потащил в заветный сарай, хвастать своими успехами и достижениями, попутно разбалтывая все свои секреты.
Вот тут сразу видно творческого человека. Его хоть пытай, хоть расстреливай, а тайн своих не скажет. А стоит почесать за ухом и сказать пару добрых слов, изображая интерес к его работе, — прощайте, все секреты тайных сплавов и чертежи вундервафлей с грифом «Вообще никому!».
Ладно, мне не жалко, осмотрел сарай достижений народного хозяйства. И впрямь, куда беднее, чем в Олидике.
Сам похвастался протазаном и боевыми перчатками, а главное, секретным знанием составления узоров, и с ходу накидал несколько вариантов украшения какой-то непонятной доски, над которой в данный момент неспешно трудился коллега.
Короче, контакт наладили. Дик’лоп даже обедать нас с Витьком к себе домой потащил, не прекращая выбалтывать совершенно секретную информацию! Как жаль, что тут нет промышленности и сопутствующего ей промышленного шпионажа. А то при такой детской наивности населения я бы обогатился!
После обеда, надо сказать, такого же неряшливого и какого-то неуютного, как и сам хозяин, мы доплыли до дворца Митк’окока (само то, что мастерские располагались не на «царском» острове, уже о многом говорило) и прошерстили запасы Царя Царей в поисках подходящих кусков бронзы. Дик’лоп буквально пробовал ее на вкус, разглядывал на свет, слушал, скреб и вообще вел себя очень таинственно и внушающе. Витек, на которого и легли труды по перетаскиванию образцов из темных закромов на свет и обратно, явно успел умаяться. Но рожу тем не менее имел довольную — удалось примазаться к тайным знаниям Великих Шаманов!
Из дворца мы удирали какими-то огородами, загрузив Витька бронзой чуть ли не по самую маковку. Ну, может, насчет маковки и соврал. Но стырил ее наш коллега из дворца своего патрона явно куда больше, чем могло понадобиться для производства одной рукояти. Кто я такой, чтобы его винить?
Но, блин, дедок оказался привязчивым, как банный лист. Явно наслаждаясь обществом людей, которым есть дело до него и до его работы, он и дальше не пожелал с нами расставаться, вновь позвав на ужин. Нет уж! Опять лопать пережженную кашу, поданную неопрятной старухой, и запивать это кислым пивом? Увольте! Лучше уж вы к нам. В смысле, с нами. А то у меня тут одно важное колдовство намечается. Ага, «следственный эксперимент» называется. А один из участников реконструируемых событий слинял в свой лес. Конечно, жиденький на вид Дик’лоп здоровяку Бокти замена плохая. Ну да уж ладно, сделаем два добрых дела сразу: и коллегу напоим вусмерть, и свою память разбередить попробуем.
Собственно говоря, допрос трактирщика, даже записанный и зарисованный на куске, прямо скажем, не самого дешевого пергамента, никаких существенных результатов не дал. Ничего нового он не вспомнил и, даже испугавшись тайных знаков, ни в чем новом не признался. Тупик! Чего дальше делать? Я подумал и решил восстановить Тот вечер, а главное, собственное состояние во время этого вечера. Короче, нажраться в той же компании и той же обстановке и надеяться, что из мутных глубин памяти всплывут какие-то подробности.
Когда пришел с этой идеей к Лга’нхи, он тяжко вздохнул и сказал, что, коли надо, так он готов, но предпочтет пить молоко, поскольку от вина у него потом в брюхе кисло. (Чего-то он в последнее время на брюхо жаловаться начал. Травками его, что ли, полечить какими-нибудь, знать бы еще какими.) «И вообще непонятно, Дебил, что ты с этим своим «следствием» возишься. Дело-то уже прошлое, Волшебный меч вернули, добычу большую взяли, запас маны пополнили выше крыши, а ты все не уймешься. Как деб, дитя, честное слово».
Зато остальные участники «следственного эксперимента», когда я объяснил, в чем будут заключаться их обязанности (нажраться, ужраться и девок полапать), отнеслись к данному мероприятию с куда большим энтузиазмом. Мол, «мы, конечно, ноне все люди сплошь женатые, но коли для дела надо, готовы на любые подвиги»!
Трактирщик Крок’тос был этому «следственному эксперименту» совсем не рад. Просто напрочь. Таможенник Тод’окос, также приглашенный для реставрации событий, рассказал, что Крок’тос даже во дворец к Митк’ококу жаловаться на нас ездил. Но вроде как попал к Митк’ококу в неудачный момент и даже огреб царственной ручкой по морде, получив наказ ни в чем дорогим гостям Вал’аклавы не противоречить. (Еще одна загадка: чего это местный пахан к нам так сильно расположен?)
Так что пришлось бедолаге аж с полудня стоять и отгонять от своего кабака всех посетителей. (А то знаю я этих местных морячков, делать им на берегу нечего, так что засядут в кабаке спозаранку, и до следующего утра не выгонишь. А то и следующим не выгонишь, коли они «продолжения банкета» возжелают.)
Ну а к вечеру уж заявились мы. Почти всей бандой. Только баб да одну оикия оставили лагерь и имущество охранять. Те, кто был тогда за нашим столом, уселись на свои старые места. А остальных, согласуясь с самолично нарисованным планом, дополненным воспоминаниями Крок’туса, я рассадил на местах других гостей и посетителей. Большинство не понимало, что вообще происходит и для чего это нужно. Кажется, в эту группу входил даже Лга’нхи. Я и сам чувствовал себя глуповато, поэтому поторопился подать трактирщику знак разливать по первой. Разлили. Пить в качестве следственного эксперимента и эксперимента вообще казалось как-то глупо, если не сказать, святотатственно. Не для того крестьянин растил лозу, собирал виноград, давил ягоду, разливал сок по кувшинам, чтобы мы его тут как некий препарат потребляли. Это хуже, чем клизмой вводить. Сплошное извращение.
Тут меня что-то торкнуло, я вскочил и, высоко держа чашу, громко выразил свое восхищение всем присутствующим, их беспримерной храбростью, мастерством, умением и ля-ля-ля. Понятие «тост» тут пока еще не существовало. И широкие массы общественности, ввиду свой простоты и близости к природе, не считали нужным искать повод, чтобы опрокинуть рюмашку-другую, однако речь моя была принята с теплотой и поддержана громким бульканьем, чавканьем и звоном посуды. Затем я пихнул локтем Лга’нхи и
