Я считаю, что большое влияние на меня оказали поэты Серебряного века. Я много читала Гумилева, Пастернака, Ахматову, Бальмонта и др. Я осмелюсь сказать, что сильнейшими поэтами этого периода для меня остаются Маяковский и Мандельштам.
Я не буду говорить, что кого-то из них напрямую считаю своим учителем. И это понятие достаточно условно. Мне видится – каждый во всем многообразии своих индивидуальных качеств. Масштабов, в первую очередь, личности. Цельность – не неоднозначность образа и поэтического дара и человеческого характера.
Я не хочу сказать, что когда ощущаешь во всей полноте силу личности, она невольно начинает довлеть (давить) над твоим собственным восприятием жизни и поэтическим слогом. Главное – вбирая в себя все новшества, образы и страстность поэта, уметь не опуститься до повторения и, как бы перерабатывая в себе их творчество, писать нечто совершенно другое. Под преломленным углом света замечать какую-то непохожесть.
Я совсем не хочу сказать, что ставлю себе целью, во что бы то ни стало писать необычно, прибегаю ко всяческим приемам, лишь бы не казаться на кого-то похожей.
Я пытаюсь объяснить, как, понимая и принимая совершенно различные поэтические индивидуальности, можно любоваться, восхищаться ими, но когда пишется, забыть, что существуют какие бы то ни было каноны, системы сложившихся образов, способы стихосложения, даже рифмы. Но, естественно, знание всех этих правил необходимо, без них невозможно было бы вообще писать. Главное – помня их, суметь в нужный момент забыть и писать, как мыслится мне в эту минуту.
Я не буду оправдываться, заранее предвосхищая обвинения в символизме.
Я никогда не выдумываю образы, они приходят сразу и очень красочно. Я всегда их вижу. Для меня большое значение имеют зрительные картины, цветовые пятна, и, кажется, событие выглядит как-то выпукло. Его уже видишь (событие, явление, предмет, чувство) с разных сторон.
У меня мало сюжетных стихов, не потому что в моей жизни мало запоминающихся ярких событий. А просто эти события в каждом из них, все, даже маленькие стихотворения, чисто образные (природные или чисто символические). Через них преломляются все мои чувства и поступки.
Я пробую описать не какое-то физическое явление, а более мое внутреннее состояние в этот момент. Я запоминаю не столько, что происходит в этот момент, а какими чувствами, эмоциями, переживаниями заполнено сердце сейчас. И когда вспоминаешь себя, тогда именно по чувству легче передать это через стихотворение.
Я не пытаюсь иносказанием ярче подчеркнуть образ (тут я больше внимания уделяю аллитерациям и разбивке строчек – для ритмической выразительности). Я вижу мир таким, каким он представляется в моих стихах. Я все это вижу и могу ответить за каждое слово и объяснить, почему использовано именно оно.
Конечно, я согласна с Н.Глазковым:
Нельзя воспринимать стихи в пространстве наших трехмерных измерений. Для их восприятия вообще необходимо многомерное восприятие жизни и Вселенной как составной их части, если можно так выразиться.
Я часто употребляю слова, казалось бы, совершенно неуместные в сочетании друг с другом. Но ведь сложные для быстрого восприятия. Надо только попробовать раздвинуть рамки привычных объяснений и заглянуть и за них и внутрь себя. Подумать чуть-чуть больше. За каждым образом не столько красочная, экзотическая метафора, но и целый маленький мир, со своими условностями. Его можно понять и привыкнуть.
Еще о рифме. Я не считаю ее необходимой в том качестве, в каком она существует по большей части – в конце строчки. Рифма, мне кажется, даже ограничивает как-то возможность высказывания, сдерживает в рамках окончания. Мне стали скучны только рифмованные строчки. И я порой сознательно избавляюсь от рифмы. Должны быть созвучны строки, слова в разных частях строк. Когда они так перекликаются, аукаются, то это интереснее. У каждого стихотворения существует своя тональность, музыка, ритм. Только это нужно услышать.
Но всегда для меня главное в стихах, без чего они не могут дышать – искренность перед самим собой. Искренность даже до болезненности. Без этого нельзя писать. Не поднимается рука.
Это постоянное напряжение мысли и легкость, когда стихотворение «идет». Чувствуешь просто радость, что вообще я такая есть, и у меня есть всегда что-то, о чем я могу сказать, себе, в первую очередь и другим. Удивительное чувство. И когда я в полной мере ощущаю себя под властью своего сердца – мне хорошо, счастливо.
Я смею надеяться, что мир моих стихов не останется только лишь моей собственностью. Кому-то, возможно, станет близким и привычным.
30.05. А. Пушкин – гениальный поэт, непревзойденный. Но до чего земной (в хорошем смысле, за него отвечает Земля, певец любви к ней). Он прекрасен, но весь здесь. Им восхищаешься, и это восхищение реальное, настоящее, земное. Опять же очень трудно объяснить. Лермонтов весь устремлен к Небу, к чужому и далекому прекрасному, но не земному. Его глаза не тут – за пределами. Ему дано видеть иное. Это судьба. То же есть и у Мандельштама. Смею предположить – могло бы быть у Маяковского и у меня (отчасти), но я серьезно.
Такими наглыми сравнениями я ничуть не хочу умалить гений и заслуги Пушкина, просто хочу понять разницу мировидений.
Небо в сути своей всегда грустное. Лермонтов – певец Неба. Он проживает свои дни вне жизни, там, где время движется намного быстрее. Он прогорает. За каждого поэта отвечают силы небесные или силы (духи) Земли. Одни других не хуже и не лучше. Они разные. Претензий быть не может. Небо помогает не многим, дает силы, любовь, но забирает, потихоньку вытягивает душу. Медленно, болезненно. Почему такие поэты часто уходят молодыми? Раньше из земной оболочки вырывается к чужому неведомому или истинно родному, близкому душа. Духовных сил, внутреннего уже не остается, чтобы жить дальше. Он все увидел на Земле, она ему мала, презренна. Жизнь прогорела, не успев вступить в полосу зрелости. А все равно, как хочется жить! Какая огромная пропасть между состарившейся душой и молодым здоровым телом! Из-за этого накала интенсивности страстей в сердце – усталость, опыт, боль, страдание и Боги, желание, желание жить, любить еще и еще! Но Небо сейчас беспощадно! Оно мягко, но настойчиво опять напоминает о себе. И в один прекрасный день, смотрясь в него зачарованными глазами, делает поэт ему навстречу шаг. Какая разница: дуэль, самоубийство или что-то другое. Дальше здесь – не хватит души. Не хватит сердца бить на куски, отдавая этой прекрасной, любимой, единственной Земле. «Поэты умирают в небесах».
31.05. Неважно, с какой строчки начинается стихотворение. Главное, чтобы все оно было – единая гармония смысла, звуков и души.
