чужой свежестью. Тонька, беря пример с матери, всегда в комод с чистым бельем клала пучок лаванды — и запах получался совершенно другой.
Михаил Дмитриевич почему-то вообразил, как он стоит возле свежей могилы, заваленной цветами и увенчанной старой, еще до-свадебной фотографией бывшей жены, по щекам его текут слезы, а в руке он держит сухой веничек лаванды. Свирельников потрогал щеку, обнаружил влагу и замотал головой, чтобы отогнать жуткое видение. Комар, потревоженный в самый кровососущий момент, взлетел и обиженно занудил под потолком.
Вернулась Светка. Выключила лампочку и быстро разделась, светясь в темноте голизной. Потом плюхнулась рядом и, дождавшись, когда загубайдуллившие пружины утихнут, подобралась к Свирельникову.
— А ты знаешь, какой у них туалет? — шепотом спросила она.
— Какой?
— Отстой! Просто дырка, а внизу… Представляешь?
— А ты такой никогда не видела?
— Никогда! Мне все время казалось, что оттуда вынырнет какая-нибудь сволочь и схватит меня за попу или еще даже хуже! Как в «Звездных войнах». Там в мусорном отсеке такая лупоглазая тварь водилась. Помнишь?
— Не помню.
Невидимый кровосос, издав атакующий писк, спикировал теперь уже на свежее девичье тело — и был тут же звонко прихлопнут.
— У них еще и комары! — возмутилась она, стараясь в светлом мраке, льющемся из окна, разглядеть на ладони крошечные останки. — Как тут люди живут?
— Живут…
— А когда ты все это хочешь сделать?
— Что?
— А ты не понял?
— Нет.
— Микки, ты издеваешься! Сначала всем объявляешь, что я невеста. А теперь спрашиваешь: что? Свадьбу — вот что!
— А-а… В конце декабря, наверное. И сразу уедем куда-нибудь на Рождество.
— Алену ты пригласишь?
— Ты хочешь?
— Хочу.
— Зачем?
— Может, она мой букетик поймает…
— Лаванды?
— Почему лаванды?
— Пригласим, если захочет.
— Ты представляешь, я ей буду мачехой!
— Да, действительно! — с удивлением сообразил Михаил Дмитриевич.
— Но в декабре поздно.
— Почему?
— Не догоняешь?
— Нет.
— Живот будет видно.
— Ну и что?
— Ну, хватит тормозить! Стыдно же! Надо в октябре.
— Ах, вот мы какие!
— Какие?
— Такие…
— Какие-какие?!
— Стеснительные, — объяснил Михаил Дмитриевич.
— Стеснительные? — Невеста провела рукой по волосатой свирельниковской груди, нащупала крестик и попыталась разглядеть в темноте. — Ты себе новый купил? А чего такой хилый, на веревочке?
— Это подарок.
— От кого?
— От отца Вениамина.
— А мы будем венчаться?
— Обязательно.
— Кайф! Я в церкви просто улетаю! — говоря это, Светка продолжала шарить и нашарила. — Хочу!
— Нельзя.
— Почему?
— Здесь все слышно!
— А мы тихонько…
— У тебя тихонько не получается.
— Получится! Ты только не мешай! — Она попыталась предпринять некоторые женские меры.
Кровать оглушительно загремела в тишине своими авангардными пружинами.
— Тише, Аня услышит!
— Пусть услышит! Нечего было на меня так смотреть…
— Как?
— Как на телку по вызову!
— А ты пьяная! — догадался Свирельников.
— Не пьянее некоторых!
Свирельников вдруг вспомнил, как много лет назад вот так же в избе они с Тоней мешали спать бедной учительнице, и ему сделалось тоскливо. Он с раздражением оттолкнул старательную Светку, которая, надо признать, уже добилась определенных успехов…
— Ага, начинается семейная жизнь! — вздохнула она, утершись, отвернулась к стенке и тут же уснула.
А Михаил Дмитриевич еще долго не спал. Сначала он просто лежал, мучительно избегая мыслями то страшное, что, наверное, уже произошло на Плющихе. Потом за окном послышались шорохи, он вообразил, будто это сыщики, мгновенно все вычислившие, приехали его брать. Директор «Сантехуюта» представил себя сначала за решеткой в зале суда, а потом на нарах, в грязной душной камере, и постарался не думать о противоестественности уголовных нравов, про которые так любят почему-то писать в детективах и показывать в криминальных сериалах. Он вспомнил недавнюю статью в «Колоколе» про бизнесмена, по недоразумению попавшего в зону и вышедшего оттуда со свеженьким СПИДом… Свирельников до слез зажмурился и, зажав в кулаке крестик, по возможности убедительно разъяснил сам себе, что Алипанов — в прошлом опытный опер, всегда все делал чисто и на этот раз подвести не должен!
Вроде убедил…
Потом Михаил Дмитриевич еще долго ворочался, бесчувственно касаясь телом теплой Светкиной наготы, смотрел в окно, где уже предутренне посерело и забрезжили черные ветки палисадника. В конце концов, проклиная свою похмельную неугомонность, он незаметно впал в забытье, но снилась ему все та же знобкая, изнуряющая бессонница…
41
Он и пробудился от отчаянья, от телесной ломоты и сердечного озноба, измученный этим
