— Анатолий, не грубите прессе! — холодно предостерег Спецкор. — Я был везде…
— Сколько раз предупреждали! — возмутился Друг Народов. — Если человек не был в Венгрии, на худой конец — в Чехословакии, на Запад пускать недопустимо! Это же психическая травма!
Вернувшись в отель, мы выяснили, что Поэт-метеорист ожил и сидит в баре над бокалом пива, бормоча что-то про чаек:
— И кричим в тоске: «Мы чайки, чайки…»
Алла повела Пейзанку отпаивать седуксеном, а мадам Лану выдала каждому на ужин по 50 франков. Наблюдая нашу радость, товарищ Буров предупредил, чтобы мы губы-то особенно не раскатывали, ибо раньше принимающая фирма действительно частенько выдавала деньги на ужин и даже иногда на обед, но после того, как в советских тургруппах начались повальные голодные обмороки, эту практику прикрыли.
Мы со Спецкором отправились в наш номер, вскрыли баночку мясных консервов, порезали колбаски, сырку, вскипятили чаю. По ходу дела сосед рассказал мне историю о том, как один наш известный спортивный комментатор в отеле за рубежом, заткнув раковину соответствующей пробочкой, с помощью кипятильника готовил себе супчик из пакета — и задремал… В результате — | грандиозное замыкание и чудовищный штраф.
Поев, мы завалились в ростель — каждый со своего края, — и Спецкор при помощи дистанционного пульта включил телевизор; шла реклама. Насколько я мог впетриться, роскошная блондинка расхваливала какой-то соус. Поначалу она, облизываясь, поливала им мясо и жареную картошечку, а потом просто- напросто, как в ванну, нырнула в гигантскую соусницу. Спецкор порыскал по программам и нашел информационную передачу типа нашего «Времени».
— Ты чего-нибудь понимаешь? — спросил я.
— Спасибо папе-маме, на репетитора не жалели. Волоку помаленьку!
— А мои жалели, — вздохнул я. — О чем хоть говорят-то?
— Над нами издеваются…
На экране возникло узкоглазое астматическое лицо Черненко.
— Клевещут, что якобы генсек шибко приболел, — перевел Спецкор.
— И точно! Последний месяц никого не провожает, не встречает… Вот смеху будет, если помрет!
— А знаешь анекдот? — оживился Спецкор. — Значит, мужик на Красную площадь на очередные похороны ломится. Милиционер спрашивает «Пропуск!» А мужик: «У меня абонемент!..»
— А знаешь другой анекдот? — подхватил я. — Очередь в железнодорожную кассу. Первый просит: «Мне билет до города Брежнева, пожалуйста!» Кассир: «Пожалуйста!» Второй просит: «А мне до города Андропова!» Кассир: «Пожалуйста!» Третий просит: «А мне до города Черненко!» Кассир: «Предварительная продажа билетов за углом!»…
Хохотал Спецкор громко, азартно, по-кинконговски колотя себя в грудь:
— Ну, народ! Ну, языкотворец! Предварительная… Жуть кошмарная!
Потом начался американский боевик. Я почти все понял и без перевода: Кей-Джи-Би готовит какую- то людоедскую операцию, сорвать которую поручено роскошному суперагенту, владеющему смертельным ударом ребра ладони. Переупотребляв всю женскую часть советской резидентуры и переубивав мужскую часть, он, наконец, добирается до самого главного нашего генерала, руководящего всей операцией. У генерала полковничья папаха, Звезда Героя величиной с орден Славы и любимое выраженьице: «Нэ подкачайтэ, рэбьята!» Суперагент засовывает генерала в трансформаторный ящик, где тот и сгорает заживо. Заканчивается фильм тем, что суперагент, получивший за выполнение задания полмиллиона, отдыхает на вилле в объятиях запредельной брюнетки, а проходящий мимо окна мусорщик достает микрофончик и докладывает: «Товарищ майор, я его выследил!»
— Чепуха! — фыркнул я.
— У каждого своя «Ошибка резидента»— рассудительно заметил Спецкор.
И совсем уже поздно, когда, наверное, уснули даже самые непослушные дети, началась викторина, суть которой сводилась к тому, что если пытающая счастья девушка не сможет ответить на вопрос ведущего, она снимает с себя какую-нибудь часть туалета. Если же она угадает, раздеваться придется ведущему. Первая девица (а разыгрывался «мерседес») очень скоро осталась в одних ажурных трусиках и, не ответив на последний вопрос, с гримаской притворного отчаяния уже потянула было трусики книзу, но тут ведущий замахал руками и что-то закричал.
— Если она это сделает, передачу запретят за безнравственность, — перевел Спецкор.
— Перестраховщики! — расстроился я.
— Обидно, — посочувствовал мой сосед.
— У нас такого никогда не будет! — сказал я.
— Это точно, — согласился он.
Следующая девица, надо отдать ей должное, прилично подраздела ведущего, но в конце концов и сама осталась в трогательных панталончиках. Ей присудили поощрительный приз — тур на Багамы.
— Слушай, сосед, — сказал мне Спецкор. — У меня тут в Париже есть знакомая… Мадлен… Я ее в прошлом году в Домжуре снял… Тоже журналистка. Возможно, завтра я не приду ночевать…
— Ну, конечно, с ней в одной койке поинтереснее, чем со мной!
— Конечно… Так вот, ты не волнуйся, а главное — не поднимай шума…
— Спи с ней спокойно, дорогой товарищ! — успокоил я его. — Но вообще-то будь поосторожнее!
— Думаешь, кто-нибудь постукивает глубинщикам?
— Кому?
— В Комитет Глубинного Бурения — КГБ…
— Думаю…
— Кто?
— Профессор…
— Не-ет… Он староват для этого дела… и потом глубинщики по-другому выглядят…
— А кто же тогда?
— Не знаю… — пожал плечами Спецкор. — Может, этот кролик из общества дружбы. У них там полно — работа такая… Ладно, давай спать. Завтра у меня взятие Парижа. Если Мадлен на своем поле выступит лучше, чем в Москве, я предложу ей руку и сердце. Ты храпишь?
— Иногда…
— Ясно, — кивнул он и достал из тумбочки беруши. Засыпая, я думал о том, что, не дай Бог, Спецкор соскочит к своей Мадлен, и тогда глубинщики меня затаскают…
X
В семь часов утра нас разбудили стук в дверь и бодрый голос Друга Народов:
— Через двадцать минут в штабном номере утренняя оперативка. Явка строго обязательна!
Потом мы слышали, как он барабанит в соседний номер и объявляет то же самое. Пришлось подниматься.
— Как ты думаешь, — спросил меня Спецкор, выглядывая из ванной с зубной щеткой в руке. — Буров действительно дурак или прикидывается?
— Не знаю… Окончательно выяснится, когда он доберется до самого верха…
— И в этом наша трагедия! — покивал Спецкор.
В номере рукспецтургруппы собрались все, кроме Поэта-метеориста и Пейзанки. Побледневшая Алла шепнула мне, что провозилась со своей соседкой почти целую ночь: таблетками отпаивала, утешала, чуть не колыбельные пела, та вроде бы успокоилась, но из отеля выходить наотрез отказывается — боится новых впечатлений.
Пока товарищ Буров признавал минувший день удовлетворительным и распространялся по поводу укрепления дисциплины в группе, Торгонавт рассказал, что Поэт-метеорист пропил в баре свои франки, теперь не может голову оторвать от подушки, умоляет принести опохмелиться и обещает вернуть с премии. Одним словом, «белка» — белая горячка.
