В сплошной пыльной духоте к нам несутся далекие отголоски царящего на вокзале хаоса. Обрывки какой-то демонической музыки скачут оттуда из-за зеленой стены поникших деревьев, чьи-то нечеловеческие вопли мечутся там над линией железнодорожного полотна, тонкие, редкие автоматные очереди стегают густой, пропахший копотью воздух. И вот злодейский бес этой какофонии наконец несет нам еще совсем слабый, едва различимый стук колес. Через минуту он, заглушая оставшийся на вокзале хор, с грохотом проносится где-то впереди. Нашим пыткам приходит конец.
После обеда я ложусь спать и просыпаюсь только к вечернему разводу. Во сне, начитавшийся вчера книги «Волоколамское шоссе» о Великой Отечественной войне, гранатами я подбиваю два немецких танка.
За пять минут до развода торопливо составляю справку о проделанной за день работе. Список, как и всегда, получается внушительным, но в нем все же чего-то не хватает. Чего же именно?.. Точно! Подвига! Немного помявшись, для смеха вписываю: «Уничтожено два немецких танка».
Тамерлан собирает наши справки и, визуально сравнив их между собой, трясет перед остальными моей:
— Вот, сразу видно, что человек что-то делал! А вы? Еще кто-нибудь столько сделал, сколько Ангара? Бездельники! Сегодня ваши справки пойдут на стол начальнику. Хватит. Надоело. Пусть он хоть раз посмотрит, чем вы целый день занимались.
Мою рукопись, как и все другие, не читал в этот день ни Тамерлан, ни Тайд, хотя последний действительно собрал у себя все справки. Это говорит о том, что всем плевать, чем ты целый день занимался и что ты действительно сегодня сделал. Хоть сто немецких танков подбей, ты так и останешься быдлом, скотом бессловесным и бездельником.
Старый участковый Шах просит меня подменить его на ночь в СОГ. Я соглашаюсь только ради единственной перспективы этой замены; завтра уйти в разведку.
В горных районах республики идут бои.
31 мая 2004 года. Понедельник
Горячий весенний восход колышется над нашей печальной колонной. Идущий впереди сапер не в духе и то и дело покрикивает на не к месту развеселившегося пса. У молодого капитана бледное от недосыпания лицо, он хмуро смотрит под ноги, не забывая поторапливать солдат. Неистребимое, тягучее одиночество рука об руку шагает с ним по этой нелюдимой, уползающей за поворот дороге. У капитана дома, за тысячи километров отсюда, рожает жена. Он детдомовский и больше у него в этой жизни никого нет. И даже там, так далеко отсюда, уже поселилась война, которая кончится лишь через полгода с его возвращением домой…
Возвращайся, капитан, тебя ведь так ждут!
Головной БТР останавливается перед 29-м блокпостом новосибирского ОМОНа. Я здороваюсь с земляками, сибиряками и рассказываю последние новости, носимые ветром по республике. Они тоже живут слухами и сплетнями и знают еще меньше, чем мы. Каждый блокпост и каждая застава — маленькое суверенное государство, живущее своей жизнью и кипящее своими будними страстями, в которых никогда нет места посторонним. В конечном итоге разговор заканчивается обычной фразой:
— Да плевать на все! Как-нибудь выживем.
Появившись в отделе еще до развода и невероятно радостный такой удаче, я запрыгиваю на кровать. Рабочий день окончен.
Собирающийся на развод Сквозняк, устало ворчит:
— Ну, фигушки вам, молодежь. Завтра я на разведку иду.
С обеда я почти полдня слоняюсь во дворе отдела, пытаясь найти себе применение. Решительно никто меня не замечает. Безобразный пропал со вчерашнего вечера, Тамерлан, скорее всего, дома, Рэгса тиранят в МВД, Тайд пьет водку в какой-нибудь забегаловке. Участковый остается не у дел.
Большая глупость и тупое равнодушие гонят меня на рынок развеять нахлынувшую скуку. Сняв предохранитель и загнав патрон, я протискиваюсь сквозь пестрые прилавки с карамелью, подгнившими фруктами и дешевыми контрабандными тряпками, останавливаюсь в конечном итоге перед неряшливо растыканными по лотку игрушками. Бородатый дед показывает мне на заводного пластмассового солдата с оружием, что кривляется под музыку на своей круглой тарелке. Хороший сувенир в подарок, но отправить его сложно, а везти до дома рано. Дед предупреждает, чтобы не ходил один. Устав вертеться на все четыре стороны и взмокнув от нервного напряжения, я покидаю тесные трущобы рынка.
Волны непробиваемой духоты катит на город начинающийся у горизонта вечер.
В Ингушетии боестолкновение с ваххабитами. Враг уничтожен.
1 июня 2004 года. Понедельник
На 31-м блокпосту нас заключает в свои объятия ранняя свежесть утра. Только неуемное щебетание птиц клокочет над пустой белой дорогой еще не проснувшегося города. Мягкие волны ветра катятся с бездонного неба на неуютную, пыльную землю. Толкая перед собой застоявшийся воздух, они несутся вниз к лежащим под нами разрушенным корпусам Заводского района. Трубы его бездыханных заводов упрямо и надменно торчат дырявыми башнями над кипящей зеленью лета.
Два часа назад Рэгс построил отдел и отправил на улицы города встречать гостей, автоколонну ПАСЕ. Это такие гуманисты-пацифисты из дружественной Европы, что так зорко следят за правами человека, а при первых выстрелах прячутся в Вождье. Наша задача — не дать им быть сегодня убитыми по пути в МВД республики.
«Вы, там часика на два… Пока не проедут…», — вещал нам в 06.00 Рэгс.
Поодаль от нас Приморский ОМОН неторопливо ведет свою рутинную жизнь блокпоста. Это не бойцы, это вялое равнодушие жизни и смерти останавливает проезжающие мимо машины, заглядывает в лица водителям, копается в истрепанных документах, привычно машет рукой: «Проезжай!» Жизнь их сера и беспросветна, но все же лучше нашей, со своим непостоянством и грызущим одиночеством среди чужого мира.
Неумолимо долго тянется день.
Ахиллес вспоминает поговорку про то, как что-либо встретишь, так таким оно и будет. Это про лето. Вдвоем мы сидим на рыжей газовой трубе, постелив под себя валяющийся у дороги картон. Где-то дальше за рынком метрах в трехстах сидят в машине Хан Мамай с Воином Шахидом. Еще дальше, до самой Минутки, также воют от тоски наши русские и чеченские товарищи. От сидения начинают ныть все кости. Подкрадывается легкий голод. Наскребя по карманам деньги на палку колбасы и булку хлеба, идем в дешевый, забытый Богом и Аллахом магазинчик. Женщина-чеченка, на нашу просьбу набрать в бутылку воды, бесплатно отдает нам полутора-литровку минералки. Все это мы уплетаем на виду у всех прохожих и проезжающих мимо машин. Стесняться тут нечего.
От горизонта к горизонту по полотну неба переползают лохматые черные тучи. Косой дождь, со всех сторон охватывая город, проливается и на наши усталые лица.
Мы беззлобно материм этот тихий дождь и вяло торопимся укрыться от него. Нырнув под листву раскидных крон, попрятав под трубу картонки, мы, как в детстве, жмемся спинами к теплой древесине стволов.
Детская радость той жизни, где сто лет назад мы бегали под дождем и прятались под деревьями, уже давно похоронена под мертвыми глыбами жестокого настоящего, в один момент, с первым выстрелом оружия, стершим тот светлый сон былого ребяческого счастья. Мы забыли то время и уже не в силах вспомнить даже самое слабое мгновение его, изорванного в клочья дня. Слепая память напрасно силится вернуть прошлую беззаботность и веру в будущее, так переполнявшие нас до войны. Белые надежды
