уговорить боевиков забрать хотя бы трупы расстрелянных заложников. Врачи и четверо сотрудников МЧС вошли в здание. Но даже по ним боевики открыли огонь. В это время в спортзале школы, куда последние согнали всех захваченных, произошел огромной силы взрыв. Сработал подвешенный под потолком над головами заложников, изготовленный из противотанковых мин и тротила мощный фугас. Сила взрыва обрушила на спортзал крышу, под которой и погибло большинство людей. От взрыва загорелось здание школы. Оставшиеся в живых кинулись спасаться, выпрыгивая через окна и проломы в стенах. А они, тоскующие убийцы, стреляли из автоматов в спины бегущих. Бойцы спецназа, без указания о начале операции, наплевав на собственные жизни, бросились прикрывать своими телами бежавшую из здания толпу перепуганных, кричащих детей. Они стояли в полный рост на открытом дворе, стреляя по прячущимся за окнами бандитам, чьи снайпера и пулеметы валили их на землю, но только уже мертвыми. Начался общий штурм.
Кто-то из боевиков бросал оружие, переодевался в гражданское тряпье и, пытаясь уйти от возмездия, просачивался в толпу, выдавая себя за заложников. Кто-то оставался в школе, огрызаясь от наседающих сил спецназа. В штурме участвовали все, кто в тот момент находился рядом: армия, милиция, ФСБ, гражданское население, — мужчины Осетии, взявшие в руки оружие.
Оставшихся в школе боевиков загнали в подвал, где и добили без всякой пощады, как бешеных зверей. Другие, вырвавшиеся из школы в суете общей неразберихи, укрылись в соседнем жилом доме, откуда с помощью танков, вместе с кусками стен, сейчас выносят на белый свет их тела. Третьи, попавшие в толпу, скрылись в садах и дворах прилегающих улиц. По всему городу идут зачистки.
У входа в здание школы, вперемешку с битым кирпичом расстрелянных стен, валяется чернокожий наемник с Африканского континента. Что ему было нужно здесь, в холодной России? Доллары и кровь. Длинной тенью за его трупом стоят загубленные им жизни детей средней школы № 1 г. Беслана, а до этого русских солдат в Чечне. Другой наемник осужден судом Линча. Во дворе школы его разорвала на части разъяренная толпа матерей и отцов.
Страшную цену пришлось заплатить семьям Осетии. Около трехсот пятидесяти погибших, двести пропавших без вести, сотни раненых. Почти все дети. Только спецназ «Альфы», подставивший под пули открытые лица, потерял десять своих бойцов, более двадцати ранено. Небывалые в истории потери для отряда!
Двадцать шесть убитых боевиков, один взят в плен, двое или трое бежали.
Цель кровавого этого мероприятия только одна: стравить в новой междоусобной бойне народы Северного Кавказа. Заставить Осетию расчехлить оружие и направить его в сторону Чечни.
Чужие, с большими деньгами, иностранные головы тщательно спланировали и внедрили в жизнь жестокую эту операцию. Им, не спящим ночами от коварных своих мыслей, видится наша общая Родина только в неугасимом огне гражданской войны, только в реках новой крови, только в задымленных пожарами могильных полях, только под сапогами шагающих по ней оккупантов…
Сегодня в районе села Гехи произошло столкновение с бандгруппой из трех человек. Двое уничтожены, третий скрылся.
4 сентября 2004 года. Суббота
Вечер 3 сентября. Я со Сквозняком вновь направлен Рэгсом на 26-й блокпост.
Встречают нас два друга, один из которых хитрее другого, Рафинад с Проныром и двое пэпээсников отдела.
Размахивая руками, какой-то отвратительно пьяный гражданин что-то объясняет Рафинаду, тычет ему в грудь грязным пальцем, брызгает во все стороны слюной. Я миролюбиво и с большим терпением пытаюсь объяснить постороннему, что нам, честно сказать, и так не до него, и напрасно собираюсь проводить того с поста. Чеченец упрям в своей правоте, гневен и напорист. Худыми, исполосованными жилами руками, он будто копается в стоячем воздухе перед моим лицом и бурно доказывает, что все, кроме него, сейчас не правы.
После пяти минут устных внушений, так и оставшихся непонятыми, мы с Рафинадом заводим гражданина внутрь блока, где среди узких стен он несколько раз падает. Поняв, что самое время уходить домой, чеченец очень быстро покидает негостеприимный блокпост. Очень быстро… На возвышении моста он кричит в нашу сторону всякую похабщину и в пьяной обиде обещает скорую расправу. Рафинад вскидывает оружие и прицеливается. Тот бежит.
Скрашивая свое одиночество, мы выносим из блока на улицу стол, кладем на него арбуз и бутылку спирта. В двух метрах от обочины, на виду у дороги, устраивается будний походный пикник, где разлитое по стаканам спиртное втекает огнем в пропыленные, сорванные криками глотки. Привычная ко всему, небрежная и халатная наша наглость уже не знает никаких границ. Мы спокойны и даже в глубоком подсознании не гордимся сейчас своей видимой храбростью, никто просто не думает об этом, расслабленней, чем обычно, занятые только собой, сидим мы в прохладных сумерках вечера. Движимые стены света проходят мимо нас в нестройных и прерывистых рядах проезжающих машин. Они передвигают тени на красных захмелевших лицах, сужают и вытягивают лежащие на столе черные кисти рук. Вскоре кончается спирт.
С протяжным, певучим эхом перестрелок в город вступает ночь.
Мы собираемся по домам. На самом деле выразится так можно только про чеченцев, кто вскоре действительно уезжает домой. Проныр и Рафинад на машине первого возвращаются в РОВД, я и Сквозняк плетемся в ОМОН.
Здесь, среди пропитанного сыростью воздуха, все по-прежнему прикованы к телевизору, где никак не остывает трагедия Беслана.
Цифры раненых и убитых растут поминутно. Велики и непомерны масштабы человеческого горя! Даже мы, видевшие столько жестокости, прошедшие столько суровых испытаний, еще не испытывали такого, еще никогда никому не желали так отомстить. Только одно нужно было нам в эти дни, только об одном мы молили судьбу: любой ценой оказаться там, на штурме, чтобы своими руками убивать. Пусть сложить голову, но только отомстить.
Под утро на Минутке из-под самого носа у армейцев взлетает «сигналка». Ее тонкий, нарастающий свист сворачивается под грохотом пулеметных очередей, что упорно отсылает в темноту их недосыпающий блокпост. Закутавшись с головой в одеяла, заткнув подушкой уши, мы в сердцах материм и проклятую «сигналку», и устроивших какофонию армейцев. Командир, ворочая скулами, зло говорит в сторону последних:
— Поспать, вурдалаки, не дадут!.. — Он поворачивается на бок, косится в нашу сторону и негромко добавляет: — Всю кровь уже мою выпили…
Последняя фраза поровну обращена как к нам, так и к воякам.
Утром весь состав нашего блокпоста собирается на дороге. Мы торопимся с возвращением в родной отдел.
При подходе к воротам, увидев, кто именно там стоит, я начинаю негромко смеяться. Это нервы. Всех возвращающихся уже ждут с распростертыми объятиями. Сложив на животе руки, нервно и чересчур возбужденно (видать, получил очередной нагоняй от Тайда) у бетонных стен мельтешит Рэгс. Чуть в стороне от начальника пыхтит о чем-то своем Великий и Ужасный Рамзес Безобразный.
Оба, завидев наряд, спешат в нашу сторону. Добрый, давно уставший таскаться по зачисткам и блокпостам Сквозняк, хлопнув по-детски глазами, вздыхает и опускает плечи:
— Ну, вот, проскочить не получилось…
Начальники вырастают перед нами черной тенью грядущих несчастий. Глядя в сторону окаменевшими бесстыжими глазами, держа руку с грязным кукишем в кармане, хрипло матерится Рамзес. Сквозь поток однообразных, повторяющихся ругательств мы узнаем, что нас вновь некому менять на блоке, а в отделе уже какие сутки по счету никто не спит. Не спят даже они, Рэгс с Безобразным. Бдят от зари до зари. Вдохновленный речью последнего, Рэгс подобострастно поддакивает своему подчиненному:
— Вот-вот! Мы даже не едим какой день подряд! Нам уже и самим стыдно вам в глаза смотреть!
