Свежий ивовый плетень.У плетня на старой балкеВосемь штук сидят, как галки, —Исхудалые, как тень.Восемь штук туберкулезных,Совершенно не серьезных,Ржут, друг друга тормоша.И башкир, хозяин старый,На раздольный звон гитарыШепчет: «Больно караша!»Вкруг сгрудились башкирята.Любопытно, как телята,В городских гостей впились.В стороне худая деваС волосами королевыУдивленно смотрит ввысь.Перед ней туберкулезныйЖадно тянет дух навозныйИ, ликуя, говорит —О закатно-алой тризне,О значительности жизни,Об огне ее ланит.«Господа, пора ложиться,—Над рекой туман клубится».«До свиданья!» «До утра!»Потонули в переулкеШум шагов и хохот гулкий…Вечер канул в вечера.А в избе у самовараТа же пламенная параЗамечталась у окна.Пахнет йодом, мятой, спиртом,И, смеясь над бедным флиртом,В стекла тянется луна.<1910>
Томясь, я сидел в уголке,Опрыскан душистым горошком.Под белою ночью в тоскеСтыл черный канал за окошком.Диван, и рояль, и бюроМне стали так близки в мгновенье,Как сердце мое и бедро,Как руки мои и колени.Особенно стала близкаВладелица комнаты Алла…Какие глаза, и бока,И голос… как нежное жало!Она целовала меня,И я ее тоже — обратно,Следя за собой, как змея,Насколько мне было приятно.Приятно ли также и ей?Как долго возможно лобзаться?И в комнате стало белей,Пока я успел разобраться.За стенкою сдержанный басВорчал, что его разбудили.Фитиль начадил и погас.