Но у Орлова любоваться нет охоты.Конторщик Кузькин бесконечно рад:Орлов на лестнице стыдил его невесту,Что Кузькин, как товарищ, — хам и гад,А как мужчина, — жаба и кастрат…Ах, может быть, Орлов лишится места!В соседнем отделении содом:Три таксировщика, увлекшись чехардою,Бодают пол. Четвертый же, с трудомСоблазн преодолев, с досадой и стыдомИм укоризненно кивает бородою.Но в коридоре тьма и тишина.Под вешалкой таинственная пара —Он руки растопырил, а ОнаЩемящим голосом взывает: «Я жена…И муж не вынесет подобного удара!»По лестницам красавицы снуют,Пышнее и вульгарнее гортензий.Их сослуживцы «фаворитками» зовут —Они не трудятся, не сеют — только жнут.Любимицы Начальника Претензий…В буфете чавкают, жуют, сосут, мычат.Берут пирожные в надежде на прибавку.Капуста и табак смесились в едкий чад.Конторщицы ругают шоколадИ бюст буфетчицы, дрожащий на прилавке…Второй этаж. Дубовый кабинет,Гигантский стол. Начальник Службы Сборов,Поймав двух мух, покуда дела нет,Пытается определить на свет,Какого пола жертвы острых взоров.Внизу в прихожей бывший гимназистСтоит перед швейцаром без фуражки.Швейцар откормлен, груб и неречист:«Ведь грамотный, поди не трубочист!„Нет мест“ — вон на стене висит бумажка».<1909>
Время года неизвестно.Мгла клубится пеленой.С неба падает отвесноМелкий бисер водяной.Фонари горят, как бельма,Липкий смрад навис кругом,За рубашку ветер-шельмаЛезет острым холодком.Пьяный чуйка обнял нежноМокрый столб — и голосит.Бесконечно, безнадежноКислый дождик моросит…Поливает стены, крыши,Землю, дрожки, лошадей.Из ночной пивной все лишеГраммофон хрипит, злодей.«Па-ца-луем дай забвенье!»Прямо за сердце берет.На панели тоже пенье:Проститутку дворник бьет.Брань и звуки заушений…И на них из всех дверейПобежали светотениЖадных к зрелищу зверей.Смех, советы, прибаутки,Хлипкий плач, свистки и вой —Мчится к бедной проститутке