— Я не причиню вам зла, — сказал Родион. — Если нужно — помогу. Расскажите, что вы видели.
— Ничего не помню… Забыть все… Весь ужас… Пожалуйста, оставьте меня…
Обделав кое-какие делишки с Терлецким, пока никто не видел, Аполлон Григорьевич заглянул в кладовку:
— Это что за цветок завядший?
Юноша вскочил и закричал:
— Оставьте меня! Не прикасайтесь! Это жестоко! — Он кинулся в проем и выбежал из магазина.
— Экие нежные посыльные стали… — сказал Лебедев, отправляя леденец на зуб. — Что это с ним?
— Что-то нервное, — ответил Родион. — Букет успели заказать? Все в порядке? Значит, делать в цветочном царстве больше нечего.
Лебедев сделал вид, что не расслышал, но про себя подумал: это что же такое творится? На спине у него глаза, что ли, выросли? Прямо глаз да глаз теперь нужен за Родионом.
Выйдя на Большую Морскую, Ванзаров, недолго думая, крикнул ближайшему фонарю:
— Николя, выходите! Хватит в филеров играть.
От столба отделилась загадочная тень и, красная от волнения, уставилась на Ванзарова. Коля глядел с робким обожанием, но слова выдавить не мог. Как на первом свидании.
— Рад, что хоть вы не сомневаетесь в моей живости, то есть что живой я… — сказал Родион, натягивая перчатки. — К вам поручение, Гривцов. Отправляетесь в 1-й Казанский, изучаете дело и разузнаете, где жертва провела вчера вечер. Если пристав станет мешать, валите на меня. Марш вперед!
Холодом встречи с кумиром Коля был сражен до глубины рыцарского сердца. После слез, горестей и переживаний получить официальный привет. И ни слова утешения! Быть может, в чем-то провинился? Неужели на него обиделись за то, что немного филерил? Он так обрадовался, что и не знал, как подойти. Как все это жестоко, честное слово.
Не разобравшись в причинах, Коля твердо понял, что «особые поручения» с него благополучно слетели и он вернулся к почетному чину «мальчика на побегушках». А потому пробурчал: «Слушаюсь!» и побежал выполнять.
— Мне что прикажете? — спросил Лебедев, помахивая чемоданчиком. — Не изволите, ваше благородие, за чем-нибудь сбегать? А то я мигом.
— Вас я очень попрошу все-таки проверить, чем был отравлен Юнусов.
— А вот не хочу! — радостно сообщил Аполлон Григорьевич.
Родион несколько удивился:
— Это почему же?
— Я вас насквозь вижу! Меня выставите, а сами вот сейчас Основина разыскивать отправитесь, справки наводить и прочее. Это время займет, хлопоты. А я могу в два счета его добыть. Потому что в лицо знаю. И министерство тут под боком. И как раз обеденный час заканчивается. Какой из этого логический вывод?
— Вы кого угодно уговорите, — сказал Ванзаров, подталкивая в нагрудный карман криминалиста квитанцию от букета. — Без вас как… Как без вас, Аполлон Григорьевич!
* * *
Она прислушалась. За дверью было тихо. Кругом соседи, дворник во дворе шатается, день ясный, а вот захотят убить, и пикнуть не успеешь. Придушат, зарежут, повесят. И никто не поможет. Так страшно, что хоть полицию в окно кричи.
А может, ушли?
Юличка приложила ушко к замочной скважине. С лестницы тянуло сквозняком. Ушко застыло. Она старалась дышать тише, но сердце колотилось так, что весь дом, наверное, слышал.
— Откроете, что ли? Чего за дверью стоять, — сказал мужской голос, показавшийся Юличке коварным и страшным.
— Что вам надо? — чуть слышно сказала она.
— Так это вам надо. Посылка вам.
— Оставьте у порога… Я потом возьму.
— Невозможно. Ваша подпись требуется, что доставка произведена.
— Я не одета… Уходите.
— Эх, чтоб… Ладно, подожду, одевайтесь. Только побыстрее.
— Уходите! — вдруг вскрикнула Юличка, и сама не ожидала, что выйдет так жалостливо и трусливо. — Немедленно уходите! Я полицию засвищу…
— Вот тебе раз! Зачем полиция? Посылка вам…
— Уходите! Уходите! Уходите! — повторяла она, как заклинание.
— Барышня, не дурите. Откройте, мне только подпись…
От вяжущего страха сил не осталось. Еще немного, и упадет прямо здесь, у порога. И этот за дверью не уходит. И помощи ждать неоткуда. И жизнь ее теперь кончилась окончательно.
Юличка вцепилась холодными пальцами в пеньюар, раздирая хрупкую материю, и закричала отчаянно, словно отгоняя безнадежный ужас, что поглотил ее. Она кричала, пока хватало дыхания. Откуда-то взялось новое. Она кричала без остановки.
Захлопали двери, послышались голоса соседей.
— Да вот, барышня дурит… Ей посылка, а она страсти изображает, — сказал страшный голос.
Крик оборвался. Она тяжело дышала и не могла вдохнуть содранным горлом.
Кто-то спросил:
— Может, ей дурно?
— От такого визга точно дурно будет, — сказал все тот же голос.
Трясущимися пальцами Юличка скинула цепочку и повернула замок.
Соседи в тревоге заглядывали к ней. Перед ними стоял невысокий паренек в форме почтальона с коробкой, зашитой в рогожу. Он протянул бандероль (как видно, матушка прислала):
— Распишитесь вот тут и кричите на здоровье.
Юличка заметила, что мужчины с интересом разглядывают легкий наряд. Она запахнулась, чиркнула карандашом, вырвала из рук коробку и захлопнула дверь, забыв дать почтальону на чай. Какой стыд! И так глупо выглядеть перед соседями. Вот до чего доводят необоснованные страхи. Все эта нервозность женская.
* * *
Министерство народного просвещения смыкалось с Министерством внутренних дел. Так что воочию можно убедиться, как забота о народном образовании перетекала в надзор за порядком. А то ведь чем больше народ знает, тем больше хочет, шалит и вообще ведет себя как ему вздумается. Совсем в темноте народ держать тоже не полагается, дураков у нас и во власти достаточно, зачем же дураками управлять. Во всем надо сохранять баланс: немного поучили — немного приструнили. И наоборот. Того глядишь, лет через сто выберемся к светлому будущему.
Господа, что неусыпно пеклись о народном знании и его послушании, как раз оторвались от борщей и котлет. Неторопливыми кучками они возвращались на свои места, чтоб, значит, с утроенной обедом силой «пектись» и «не пущать».
В толпе одинаковых пальто с золотыми веточками на отворотах Лебедев приметил знакомого, замахал и приложил все усилия, чтобы господин соизволил вынырнуть из потока чиновников. Он тепло поздоровался с ним за руку.
Статскому советнику не было еще и сорока, но лысина красила гладкое от морщин чело. Строгое и в то же время справедливое выражение лица говорило, что хозяин его привык инспектировать и наблюдать всеобщее послушание. Другими достоинствами лицо не отличалось и было столько же обычным, сколько и расплывчатым. Не поймать характер. Ростом Иван Васильевич не вышел выше Ванзарова, но должность его приподнимала чуток над землей, так что грудь выпирала воздушным шариком.
Лебедев представил доброго знакомого из сыскной, намекнув, что у него есть несколько вопросов. Сам же предусмотрительно отступил в сторонку.
