Москва, Центр.
Товарищу Виктору
834/23 от 14 июля 1942 года
Ситуация, создавшаяся в результате вступления США в войну против Японии, заставила правительство и Пентагон предпринять решительные действия по разработке военного аспекта применения атомной энергии. Все лаборатории по расщеплению атомов урана в Нью-Йорке, Беркли, Принстоне и Чикаго начали работать по единому плану с кодовым названием проект «Манхэттен». Правительство возложило ответственность за организацию всех сторон деятельности по проекту на армию.
Много времени ушло на решение вопроса о выборе места нахождения научного центра. В конце концов выбрали место на горном плато под названием Лос-Аламос в штате Нью-Мексико. Эта пустынная местность, равноотстоящая от атлантического побережья, к которому иногда в разведывательных целях подходят германские подводные лодки, и от населенных районов, которые могли бы пострадать от возможных несчастных случаев во время предварительных испытаний. Пока ученые, инженеры и техники размещены во временных строениях рядом с научным центром. Тех, для кого жилье еще не построено, ежедневно привозят на автобусах из города Санта-Фе.
Посторонние лица допускаются в расположение центра только по разрешениям Агентства Уильяма Донована. Всем постоянным обитателям атомного центра, из числа как сотрудников, так и членов их семей, разрешается пересекать границу городка в последнее воскресенье каждого месяца. Вся входящая и исходящая переписка подвергается цензуре. Строго запрещается отправлять письма через почтовые отделения за пределами Лос-Аламоса. Жители обязаны сообщать военной администрации и службе безопасности обо всех их новых знакомых и всех контактах, установленных во время их выездов с режимной территории, а также о лицах, которые ведут разговоры с посторонними людьми о функциях проекта «Манхэттен».
Введенный в центре режим безопасности имеет целью:
— предупредить любые утечки информации об атомном проекте;
— гарантировать, что применение атомной бомбы окажется абсолютно неожиданным;
— сохранить в тайне от советских представительств научные открытия и любые подробности американских планов, а также заводов, которые производят материалы для создания бомбы;
— ограничить осведомленность каждого сотрудника только уровнем его прямых служебных обязанностей — каждый должен знать только то, что касается его прямых служебных обязанностей, и не больше;
— каждое подразделение обязано выполнять только свои задачи и не должно знать, что делают другие.
Служба безопасности занимает особое место в проекте «Манхэттен». Она насчитывает около пятисот сотрудников. Много сотрудников ФБР находится в Лос-Аламосе и Санта-Фе, где проживают ученые и другие специалисты. За наиболее известными из них, т. е. имеющими доступ ко всем секретам, устанавливается наружное наблюдение. Они не имеют права покидать свои квартиры или комнаты после десяти часов вечера. На их рабочих местах устанавливаются скрытые микрофоны. Все их телефонные разговоры прослушиваются. За учеными неамериканского происхождения, которые, по мнению ФБР, могут поддаться соблазну и выдать секреты, установлен особый контроль.
В центральной прессе не используются слова «Лос-Аламос», «проект «Манхэттен», «урановая бомба», «уран», «эка-осмий», а также такие географические названия, как Хэнфорд и Окридж, где строятся гигантские заводы по получению плутония и обогащению урана.
Несмотря на строгие меры безопасности, мы делаем все необходимое для проникновения нашей агентуры в Лос-Аламос.
Максим».
Можно задать себе вопрос о том, что имел в виду резидент Зарубин, употребляя слова «делаем все необходимое». Как советский разведчик или агент из числа американцев мог попасть в Санта-Фе и проникнуть в Лос-Аламос? Даже если предположить, что он проник бы внутрь комплекса, то что он мог там обнаружить? Изолированность рабочих мест, цензуру, наблюдение. Система безопасности проекта «Манхэттен» казалась абсолютно непроницаемой.
Было ясно, что фронтальный подход не имел никаких шансов на успех. Однако ведь Лос-Аламос не был самодостаточным, замкнутым на себя предприятием. Его поддерживали и обеспечивали другие лаборатории, институты и заводы в Канаде, Великобритании и в самой Америке, что давало немало возможностей для советских секретных служб. Исходя из этого в течение 1944 года ГРУ создало в Канаде агентурную сеть, двадцать членов которой спустя всего год были выданы перебежчиком Игорем Гузенко. Тогда же были завербованы Дэнфорд Смит, Израэль Гальперин и Нэд Мазерал, а к эксперту по сплавам из Кембриджа по имени Аллан Нанн Мэй вербовочный подход был осуществлен в последующем году.
И все же двое разведчиков были избраны судьбой, чтобы проникнуть и внедриться в эту изолированную цитадель американских ядерных исследований. Они попали туда не благодаря усилиям ГРУ или НКВД. Их пригласили американские власти в связи с их высокой научной репутацией. В середине 1943 года Роберт Оппенгеймер предложил Теодору Холлу и некоторым из его коллег по Металлургической лаборатории приехать в Лос-Аламос. Это произошло через несколько месяцев после того, как группа ученых во главе с Энрико Ферми осуществила в Чикаго первую управляемую цепную реакцию. Затем в конце года в США приехал Клаус Фукс в составе группы британских ученых. Ее возглавлял высокопоставленный член «Мауд коммитти» Джеймс Чедвик. В составе группы были Рудольф Пайерлс и недавно натурализованный британский подданный Отто Фриш. Фукс снял квартиру в Нью-Йорке, получил лабораторию в Колумбийском университете и приступил к расчетам завода газовой диффузии в Окридже, в посещении которого ему, однако, отказали. В начале 1944 года резидентура НКВД восстановила с ним связь и возобновила получение от него разведывательной информации, которая представляла целые связки документов. Связь с ним поддерживал Гарри Голд, которого он знал по кличке Раймонд. В период между февралем и июнем они встретились в Нью-Йорке шесть раз. Затем руководитель теоретического подразделения научного Центра в Лос-Аламосе Ханс Бете пригласил приехать туда Пайерлса, а тот, в свою очередь, не забыл о своем протеже Фуксе, которого он взял с собой. Фукс стал работать в группе Т-1, специализировавшейся на разработке взрывного устройства и динамике ядерного взрыва. И Фукс и Холл весь период войны прожили в исследовательском Центре и ни один из них не подозревал другого в принадлежности к советской агентурной сети.
Весьма вероятно, что армия осуществляла за Фуксом контроль и находила его приемлемым с точки зрения безопасности, хотя его либеральные политические взгляды могли вызывать определенное недоверие генерала Гроувза. С другой стороны, Фукс был известен только по своей переписке с лицами из Великобритании, и на неоднократные запросы в эту страну руководителя ФБР Эдгара Гувера в отношении его благонадежности английское министерство обороны неизменно давало положительный ответ, ссылаясь при этом на то, что национальные службы безопасности уже проверяли его. Когда Фукса разоблачили, выяснилось, что англичане проводили проверку очень поверхностно и только в отношении менее одного процента лиц, на которых поступали запросы.
Для того чтобы приспособиться к реализации американской атомной программы, советские разведывательные службы ввели некоторые изменения в исследовательские работы. Берия хотел, чтобы работу Лаборатории-2 контролировал верный ему человек, и с этой целью вытащил из тюрьмы Бориса Ванникова, где он отсиживал срок. Бывший народный комиссар по вооружениям Ванников перед войной был арестован за то, что выступал против пагубного вмешательства высших руководителей в принятие решений в области вооружений. Однако после нападения нацистской Германии на Советский Союз стало очевидно, что он был прав. Берия привез его из тюрьмы прямо в Кремль, чтобы убедить Сталина в необходимости восстановления Ванникова на прежнем посту. И Ванников занял в советском атомном проекте примерно такое же место, что и генерал Гроувз в США, только с существенно меньшими полномочиями.
В начале 1943 года Леонид Квасников был направлен в штаты для непосредственного руководства
