– Я? Люблю, конечно, – пожал плечами Тревайз. – По-братски.
– Ты знаешь его не так уж давно, Тревайз. Почему же ты любишь его этой своей братской любовью?
Тревайз не сумел сдержать искренней улыбки.
– Ну, знаешь, он такой чудак. Я, честно говоря, готов поверить, что никогда в жизни он не думал о себе. Ему приказали отправиться вместе со мной – и он отправился. Без возражений. Он хотел, чтобы мы полетели на Трентор, но, когда я сказал, что хочу лететь на Гею, он не стал спорить. И теперь он странствует со мной в поисках Земли, хотя понимает, как это опасно. Я уверен, что, если потребуется пожертвовать жизнью за меня или за кого-нибудь, он пожертвует. Без раздумий.
– А ты отдашь свою жизнь за него, Тревайз?
– Могу, если у меня не будет времени подумать. Если оно у меня будет, я могу растеряться. Я не такой добрый, как он. И из-за этого у меня такое ужасное желание защищать и охранять его. Я не хочу, чтобы Галактика перевоспитала его. Понимаешь? И я должен защищать его от тебя, особенно от тебя. Мне нестерпима мысль о том, что ты бросишь его, когда он, старый чудак, перестанет тебя забавлять.
– Я так и думала. Значит, угадала, Но почему ты не можешь поверить, что я вижу в Пеле то же самое, что видишь в нем ты, – и даже больше, чем ты, так как я могу непосредственно контактировать с его сознанием? Неужели я веду себя так, словно хочу сделать ему больно? Разве поддержала бы я его фантазию о действующем роботе, если бы не желала ему добра? Тревайз, я привыкла к тому, что ты зовешь добротой; ведь каждая частица Геи готова пожертвовать собой ради целого. Мы не знаем, не понимаем иного образа действий. Но при этом мы ничего не теряем, поскольку каждая частица сохраняется в целом, хотя тебе это не понять. А Пел – он совсем другой.
Блисс не смотрела на Тревайза. Казалось, она говорила сама с собой.
– Он – изолят. Он – альтруист. Он не думает о себе, но не потому, что является частицей чего-то большего. Он альтруист просто потому, что он таким родился. Понимаешь? Он способен потерять все и ничего не обрести, и все же он таков, каков есть. Мне стыдно перед ним из-за того, что я живу без страха потерь, а он таков, каков есть, – без надежды на обретение чего-либо.
Блисс вновь взглянула на Тревайза. Во взгляде ее горело торжество.
– Да знаешь ли ты, насколько лучше тебя я понимаю Пела? И ты всерьез опасаешься, что я могу хоть как-то обидеть его?
– Блисс, вот ты сегодня сказала: «Слушай, давай не будем ссориться», а я ответил: «Как хочешь». Это вырвалось у меня потому, что я все время волновался за Джена. Теперь моя очередь. Слушай, Блисс, будем друзьями. Ты вольна убеждать меня в преимуществах Галаксии, я оставляю за собой право спорить с тобой, но все равно и несмотря ни на что – будем друзьями, – сказал Тревайз и протянул Блисс руку.
– Конечно, Тревайз, – улыбнулась Блисс, и их руки встретились в крепком рукопожатии.
Тревайз мысленно усмехнулся. Когда он работал с компьютером в поисках звезды, задав первую комбинацию координат, и Пелорат, и Блисс не отходили от него и засыпали вопросами. Теперь же они мирно спали в своей каюте или, по крайней мере, отдыхали и оставили Тревайза наедине с компьютером.
В каком-то смысле это льстило Тревайзу – ему казалось, что теперь его спутники наконец признали, что он знает, что делает, и не нуждается в понукании или надзоре. Тревайз, успешно осуществив первую попытку, теперь больше полагался на компьютер и подозревал, что может не то чтобы совсем устраниться, но, как минимум, гораздо меньше присматривать за его работой.
На экране появилась новая звезда – очень яркая и, как и предыдущая, не отмеченная на карте Галактики. Она оказалась ярче той, вокруг которой вращалась Аврора, а самое главное – ее не было в памяти компьютера.
Тревайз думал о странностях древних традиций. Целые века могли с одинаковым успехом либо препарироваться до мелочей, либо напрочь выбрасываться из памяти. Целые цивилизации могли оказаться низвергнутыми в небытие. И все-таки из тьмы веков доходили, неведомо как уцелев, отрывочные знания, вспоминаемые без искажений, такие, как, например, эти координаты.
Пару дней назад он заговорил об этом с Пелоратом, и тот сказал, что именно это и делает изучение легенд и мифов таким благодатным полем в деле исследования прошлого. «Хитрость состоит в том, – сказал Пелорат, – что нужно решить или угадать, какие именно фрагменты легенды представляют собой неискаженную, хотя и замаскированную истину. Это не так легко, и разные мифологи чаще всего выбирают разные фрагменты, как правило, те, что подтверждают избранные концепции или варианты интерпретации».
Во всяком случае, звезда была именно там, где ей и положено было быть, согласно координатам Дениадора, скорректированным во времени. Тревайз сейчас готов был заключить пари на кругленькую сумму насчет того, что и третья звезда окажется на месте. А если так, Тревайз готов был допустить, что легенды правы и в остальном, то есть в том, что некогда существовало пятьдесят запретных планет (каким бы подозрительно круглым ни казалось это число). Где же остальные сорок семь?
Вокруг звезды вращалась вполне подходящая для обитания запретная планета – на сей раз ее наличие ни капли не удивило Тревайза. Он был непоколебимо уверен в том, что такая планета здесь окажется. Он вывел «Далекую звезду» на планетарную орбиту.
Слой облаков оказался достаточно тонким, и поверхность планеты хорошо просматривалась с большой высоты. На планете, как почти на всех обитаемых планетах, были обширные водные пространства – один тропический океан и два полярных. В средних широтах одного из полушарий лежал спиралеобразный материк, опоясывающий планету. Берега его были изрезаны заливами и беспорядочно разбросанными узкими перешейками. В другом полушарии суша была разбита на три большие части. Все эти материки расширялись к югу, в отличие от противолежащего континента.
Тревайз жалел, что не слишком хорошо знал климатологию, и не мог определить на глаз, какие сейчас на планете температура и время года. На мгновение ему показалась забавной мысль подсунуть эту задачку компьютеру. Но, увы, сейчас было не до климата.
Гораздо важнее было то, что компьютер вновь не обнаружил излучения техногенного происхождения. Телескоп свидетельствовал, что планета целехонька и здесь нет признаков запустения. Проплывавшая под кораблем суша пестрила разными оттенками зеленого цвета, но ничего похожего на города на дневной стороне, ни огней на ночной стороне видно не было.
Опять зоопарк – и нет людей?
