Семен Николаевич остался со мной, а офицер пошел к бараку. Мне было видно, как он останавливал офицеров и каждому что-то говорил. Вне сомнения, он передавал распоряжение о сборе всех на площади, откуда должны будут отправиться на «сообщение».
Из разговора с Семен Николаевичем я выяснил, что для него самого это распоряжений является полной неожиданностью и он не имеет никакого понятия, на какую тему будет с ними говорить английский генерал. В дальнейшем разговоре со мной он высказал предположение, что, быть может, всему казачьему стану будет предложено перейти на службу в оккупационные войска или же отправиться в английские колонии. В его голосе чувствовалась и надежда и даже некоторая уверенность. У него не было ни малейшего подозрения, что за этим кроется что-то совершенно иное. Тем более я, будучи еще далек от жизни казачьего стана в Лиенце, не мог сомневаться и видеть в вызове на «сообщение» какой-нибудь скрытый смысл.
Только коменданта Майора П. это распоряжение сильно встревожило. Он сказал мне: «Я боюсь, Ваше Превосходительство, не есть ли это какая либо ловушка?» но и он не мог догадаться в чем именно она могла состоять. Сопоставляя вчерашнее отобрание оружия и сегодняшнее приглашение на «сообщение», он бессознательно чувствовал, что оба эти факта между собой тесно связаны и за ними что-то кроется. Позднее я узнал, что он, как комендант штаба, уклонился от поездки на «сообщение». Под влиянием своего предчувствия, он, после отъезда офицеров, пошел домой на частную квартиру, с целью переодеться в штатский костюм и немедленно покинуть Лиенц. Но он не успел осуществить свое намерение. Как раз в тот момент к его дому подъехал военный автомобиль. Английский офицер, в сопровождении вооруженных солдат, вошел в комнату и сказал: «Вы, майор П., обязаны сейчас со мной ехать.» Точно таким способом были дополнительно увезены на «сообщение» и все остальные офицеры, которые, в силу своих служебных обязанностей, оставались тогда еще в Лиенце. Майор П. отбыв 10 лет на советской каторге, в 1956 году получил разрешение возвратиться в Германию. Из английских рук ускользнули и, значит, спасли свою жизнь, лишь отдельные смельчаки, преимущественно молодые офицеры. Они, вместо явки на сборный пункт для поездки на «сообщение», сразу же ушли в горы. Одни из них руководились соображениями, что все офицеры будут посажены в штрафной лагерь за колючую проволоку, другие — предполагали даже отправку в Советский Союз.
Около 12 с половиной часов дня, когда я находился у себя в комнате и разговаривал с инженером М., внезапно, без стука, открылась дверь и вошедшая супруга Полковника Н. Н. Краснова[28] обратись ко мне, сказала: «Иван Алексеевич, Вы тоже должны ехать» и затем моментально скрылась. Совершенно безотчетно, скорее машинально, я поднялся и, не успев ее спросить[29] — кто отдал такое распоряжение и почему именно я должен ехать, я обратился к инженеру М. и сказал: «Ну что ж, поедемте Михаил Васильевич». На дороге к площади я встретил коменданта штаба Майора П. и спросил его: «Должен ли я ехать на сообщение?» Он ответил, «что по его мнению, я не имею права это делать, так как не состою на службе у Доманова, но что лучше по этому вопросу обратиться к начальнику штаба. Около штаба стоял помощник начальник штаба Полк. К… Я попросил его выяснить у начальника штаба, могу ли я ехать на сообщение. Он согласился это выполнить и через минуту, через открытое окно, я услышал голос начальника штаба: «Передайте Ген. Полякову, что он не имеет права ехать, ибо у нас не служит, в списках не числится и на довольствии не состоит». В этот момент на площади, между автомобилями, я издали увидел П. Н. Краснова, окруженного высшими чинами Штаба. Они рассаживались по автомобилям^
У меня мелькнула мысль подойти к нему и я был уверен, что он пригласил бы меня с собой на сообщение. Но внутренний голос подсказал мне, что этим я могу обидеть начальника штаба, которого я спрашивал уже о поездке и получил отрицательный ответ[30]. Тогда я сказал своему спутнику инженеру М.: «В таком случае Михаил Васильевич пойдемте в деревню П. и окончательно договоримся о комнате».[31]
Через несколько минут колонна автомобилей тронулась из Лиенца. По пути к ней присоединялись офицеры казачьих полков, команд и других тыловых учреждений.
Впоследствии выяснилось, что по точному распоряжению английского командования, на сообщении должны были присутствовать только строевые офицеры штаба Доманова. Но Доманов, видимо от себя отдал приказ, что на сообщение должны ехать все офицеры и даже врачи и чиновники.
В результате такого распоряжения отправилось очень много, совершенно старых, дряхлых офицеров, числившихся в состате станиц, но вообще не принимавших никакого участия в военной службе. Конечно, они все также были выданы советам.
Уже смеркалось, когда я вернулся в барак. Заметно было, что все с нетерпением ждали с какими новостями приедут офицеры с «сообщения». Но время шло, а они не возвращались. В душу невольно закрадывалось и сомнение и даже страх за судьбу близких. С каждым часом росла напряженность ожидания. Немного позднее нервы уже не могли выдержать и из некоторых комнат, нарушая тишину барака, стали временами доноситься женские рыдания. Состояние было крайне подавленное, но все же еще теплилась надежда, что офицеры вернутся. Такая надежда зиждилась на словах коменданта города, английского Майора Девис, заверившего, что офицеры возвратятся домой через два, три часа и потому не должны с собой брать никаких вещей.
Поздно ночью в коридоре барака появились какие то подозрительные типы. Выключив предварительно электричество, они безнаказанно грабили пустые офицерские комнаты, взламывали замки и уносили вещи. Помешать им никто не мог, ибо большинство оставшихся были женщины и дети.
Почти всю ночь мы не спали. Рано утром, взяв наши вещи, я и инженер М., переселились на частную квартиру в деревню П., расположенную на окраине Лиенца.
К утру на всех перекрестках и мостах, а также на дорогах, ведущих в горы, уже стояли вооруженные английские заставы, тщательно проверявшие каждого встречного.
В 10 часов утра разнесся слух, якобы исходивший от английского Майора Девис[32], что никто из офицеров не вернется. Но одновременно утверждалось, что, будто бы, они подлежат временной изоляции, при чем ни о какой отправке в Советский Союз не упоминалось. Наоборот, с целью ввести еще в большее заблуждение несчастных людей, названный Майор лицемерно объявил, что жены, матери и дети могут передать своим родным посылки, вещи и письма[33]. Как офицеру английской службы, несчастные, поверили этим словам. Вскоре было принесено такое количество пакетов, вещей и писем, что для перевозки всего понадобилось 3 грузовых машины. Конечно эти вещи никуда отправлены не были и что с ними сталось, никто не знал.
Почти в это время от офицеров, привезенных в Шпиталь[34] потребовали, чтобы они, сдав все золотые вещи, вплоть до обручальных колец, изъявили согласие на добровольную отправку в Советский Союз. Это предложение с негодованием было всеми единогласно и категорически отвергнуто. Именно тогда некоторые предпочли смерть возвращению в Советский Союз и здесь же, разными способами, покончили свою жизнь самоубийством.
В полдень ко мне неожиданно пришел Д-р К., что меня и обрадовало и удивило. Его я хорошо знал еще из Югославии. Бледный и взволнованный, он рассказал мне, что вчера он с офицерами отправился из Лиенца на «сообщение» английского генерала. Вместо этого их привезли в Шпиталь и поместили в лагерь, обнесенный в несколько рядов колючей проволокой и бдительно охраняемый англичанами. По прибытии туда, врачей, в количестве 15 человек, отделили от офицеров и заперли в отдельный барак. Вечером им принесли тюфяки и ужин, но к пище никто не прикоснулся. Сегодня утром к ним в барак пришел англичанин с переводчиком. Он отобрал четырех молодых врачей, заявив, что они остаются здесь и будут сопровождать офицерские эшелоны, но не сказал, куда именно. Всем остальным было приказано возвратиться в Лиенц, никуда не отлучаться и ждать отправки казачьих эшелонов, дабы в каждом эшелоне было бы по два врача. Когда их доставили в Лиенц и поместили в госпиталь, то выбрав удобный момент, он сбежал. По его словам тоже самое сделали и остальные врачи, ибо-они уверены, что предстоит отправка всех казаков в Советский Союз.
Сколько мог, я его успокоил и мы условились встречаться и: обмениваться сведениями, дабы быть в курсе того, что происходит в Лиенце, в казачьем стане.[35]
На другой день меня посетил Д-р Д., бывший начальник санитарной части у Доманова. Его вид был еще хуже, чем Д-ра К. Дело было в том, что он, не зная ни одного слова по немецки, сбежал и должен был
