Наша беседа далеко не была последовательной и цельной. Ежеминутно мы перескакивали с одного предмета на другой, а Семен Николаевич, одновременно, в нашем присутствии, выполнял текущую работу н даже принимал доклады. В штабе нашлись мои старые соратники по Гражданской войне и я несколько раз оставлял кабинет начальника штаба, желая переговорить с ними. В то же время, меня неустанно преследовала мысль, как бы правильно и объективно описать завтра Петру Николаевичу мое первое впечатление о работе Главного Управления Казачьих Войск.
Обладая известным опытом в штабной работе, я заметил некоторые минусы. Всюду царила большая и совершенно ненужная сутолока. Некоторые посетители, штатские и военные, явно протестовали, громко говоря в коридорах, что они приходят сюда уже несколько дней подряд, но ни от кого не могут получить ни решения интересующего их вопроса, ни даже просимой информации. Все ссылались на начальника штаба, к которому попасть было очень трудно. Чрезмерную суетливость проявлял, прежде всего, сам Семен Николаевич. Он стремился входить во все детали, что крайне централизовало всю работу штаба и, тем самым, лишало его помощников возможности проявлять нужную инициативу. А как результат — излишняя перегруженность начальника штаба мелочами и торможение всей работы штаба. Но меня особенно поразило — присутствие в соседней с начальником штаба комнате, — штатского немца, Д-ра X. Он, в сущности, был первым и главным распорядителем в этом казачьем штабе, являясь бдительным оком и ушами пресловутого «Восточного Министерства» Розенберга. Не менее было интересно, что, хотя Главн. Управление Казачьих Войск подчинялось высшей немецкой инстанции по линии СС, тем не менее, ни одно распоряжение, ни один документ, выданный штабом, не был действителен, если на нем не стояла подпись Д-ра X. и немецкая печать, каковая хранилась у него.
При таком положении, начальник штаба являлся лишь номинальной фигурой, будучи в действительности, секретарем Д-ра X. и поминутно бегая к нему за всякой мелочью и разрешением. Не смею утверждать, но могу с достаточными основаниями предполагать, что одним из главных источников, откуда раздувалась вражда между Петром Николаевичем и Андрей Андреевичем и был именно названный доктор. В его личные расчеты, видимо, не входило единение между Красновым и Власовым, ибо это привело бы к ликвидации его?аппарата, как контролера всей работы штаба, а потому, влияя на Семена Николаевича, он через него искуссно поддерживал враждебность П. Н. Краснова к А. А. Власову.
Только дней через десять, побывав уже несколько раз в штабе, я по просьбе Семена Николаевича познакомился с Д-ром X. Должен сказать, что он произвел на меня очень хорошее впечатление воспитанного, умного и образованного человека.
Ехал я к Ген. Краснову, будучи озабочен мыслью, не изменил ли он своего намерения, продолжить наш разговор о Ген. Власове. Петр Николаевич встретил меня словами: «Я знаю, что Вы уже были в Главном Управлении Казачьих Войск и каково Ваше впечатление?»
Я коротко рассказал, что я видел, не упустив оттенить ненормальность положения начальника штаба, в своих действиях, всецело связанного и полностью зависящего от Д-ра X. Я ожидал, что Петр Николаевич согласится с моими доводами, но он обошел это молчанием и своего мнения не высказал. Позже, потом, — я выяснил, что между ним и С. Н. Красновым с одной стороны и Д-ром X. с другой, — существовала большая, тесная дружба, благодаря чему, значительно сглаживалась острота этого вопроса.
Поблагодарив меня за доклад, Петр Николаевич, добавил, что хотя у него мало времени, однако он считает нужным осветить вопрос своих взаимоотношений с Ген. Власовым.
— «Прошлый раз, я сказал Вам, Иван Алексеевич, что у меня с ним нет никаких отношений» — начал свою речь Петр Николаевич? — «а теперь добавлю — что я ему не верю».
— «Но почему Петр Николаевич» — невольно вырвалось у меня.
— «К этому есть много оснований» — ответил он.
Затем Ген. Краснов начал говорит о том, что А. А. Власов, в своем «Манифесте» ни одним словом не обмолвился о казаках, видимо, умышленно не желая заявить, что за казаками остается неприкосновенность казачьих территорий и их казачьих порядков жизни. В этом случае, по его словам, являлось опасение, что, если казачеству будет суждено вернуться на родную землю, то оно растворится в массе русского народа и от него не останется даже воспоминания. Дальше, в своей речи, он особенно подчеркнул, что иного и нельзя было ожидать от Андрей Андреевича, как человека, выросшего в коммунистической среде, своим высоким положением всецело обязанным этому режиму, мало знающего казачество, и, видимо, имеющего слабое понятие о том, что казачество, будучи лучшей частью русского народа, хотя и обладало известными льготами и привилегиями, но на ряду с этим, оно несло и самую тяжелую военную службу. Затем, Петр Николаевич сказал, что предвидя это, он своевременно заручился от немцев особым письменным официальным заявлением, как бы гарантной грамотой, что при возвращении казачества домой, за ним будет сохранены в полной неприкосновенности все казачьи права, территории, недра и весь уклад казачьей жизни. Продолжая разговор, Петр Николаевич, отметил также, что Ген. Власов, не будучи еще официально Главнокомандующим Р.О.А., уже теперь, о чем до него доходят слухи, предъявляет большие, но необоснованные, претензии к казачеству и высказывает требование о полном шу подчинении такового. С этим, он, конечно, согласиться не может. Известно ему и то, что штаб Ген. Власова приступил даже к формированию казачьих частей й, надо полагать только из казачьих дезертиров.
— «Разве это не напоминает Вам, Иван Алексеевич» — сказал Петр Николаевич — «1918 г. когда донские генералы Сидорин и Семилетов, перебравшись из Новочеркасска в Екатеринодар под крылышко Добровольческой армии, оттуда забрасывали Донской фронт летучками, призывая казаков бросать позиции и пробираться в Екатеринодар на формирование донских полков. Вам же, главным образом, приходилось тогда бороться с этим злом».
Волнуясь еще больше, Ген. Краснов дал резкую характеристику отношения штаба Ген. Власова к казачьим дезертирам. По его словам, таковые находили там теплый, радушный прием и расценивались прямо пропорционально тому, как они осуждали и клеветали на казачество в делом, в частности, на него лично. Не менее горячо говорил Петр Николаевич и об отношении прессы Р.О.А. к казачеству, каковая, обычно, пестрит резкими и недопустимыми выпадами и против казачества и против его командования, вызывая у казаков не только недоумение, но и оправданное негодование. Столь же резко оценил Ген. Краснов и политику штаба Ген. Власова. Он указал, что именно оттуда идут все интриги, имеющие целью дискредитировать его лично в глазах казачества. Как пример, он привел тот факт, что два донских генерала, А. и В., вошли в «Комитет Освобождения России» Ген. Власова и там им с умыслом придается значение, как официальным представителям казачества.
— «А кого они представляют, спрошу я Вас» — сказал Петр Николаевич.
— «Они могли войти лишь персонально, но никаких казаков за ними нет и потому они не могут рассматриваться как казачьи представители».
Ведя этот разговор, Петр Николаевич, несколько раз открывал папку, желая документально подтвердить, то или иное свое утверждение, но я, под всякими предлогами, отклонял, опасаясь на это потерять много времени и не докончить наш разговор.
С большим вниманием слушая Ген. Краснова, я, однако, приходил к неуклонному выводу, что никаких веских причин или неоспаримых фактов, каковые оправдывали бы его отрицательное отношение к А. А. Власову, он мне не привел. Все им высказанное, базировалось или на. каких то слухах, или на предположениях, или, наконец, на донесениях «услужливых» лиц, но, благодаря своему таланту, Петр Николаевич, умел все эти мелочи мастерски нанизать одну за другой и все облечь во что то большое и важное. Скорее в его словах, временами, звучали нотки как бы личной, чисто субъективной неприязни к А. А. Власову. Но, хорошо зная Петра Николаевича, я не рискнул ему тогда высказать свое мнение, ибо это вызвало бы у него еще более настойчивое и упорное отстаивание его точки зрения. Считаясь с этим, я сказал, что все, что я сейчас слышал, является для меня совершенно новым и что я никогда не предполагал, что со стороны Ген. Власова и его штаба проводится такая странная и мне непонятная политика в отношении казачества вообще, а, в частности, самого Петра Николаевича.
— «А у меня была мысль» — продолжал я дальше, — «поехать в штаб Ген… Власова и познакомиться сначала с его начальником штаба, а затем с А. А. Власовым».
Не только сухо и официально, но и в раздраженном тоне Ген. Краснов ответил: «Вы человек свободный, можете делать все, что Вы хотите и я не могу Вам ни запрещать, ни разрешать.»
— «Откровенно скажу Вам, Петр Николаевич», — ответил я, — «что я не ожидал от Вас такого ответа. Вы знаете, что я раньше всегда был Вам предан, остаюсь таковым и теперь. Не даром ко мне довольно
