— Да, я однажды пришел, хромая, и пришлось объяснить в чем дело. Она смеялась и говорила, что это хорошая идея, и что лучший способ уговорить партнера по хобби принять предложение — это ходить вместе. «Держитесь, — говорила она, — и она отменит свой отказ и сама предложит себя». Этого, правда, не произошло, но постепенно я и сам полюбил прогулки.
Он, похоже, преодолел свою вспышку злости и теперь был в хорошем настроении.
Он даже улыбался, видимо, вспоминая прогулки, и Бейли тоже улыбался в ответ.
— Итак, Василия знала, что прогулки продолжаются?
— Полагаю, что да. Я начал брать выходные в среду и четверг, потому что это соответствовало выбранному Глэдией графику, и доктор Василия иногда шутила над моими СЧ-прогулками, когда я приносил ей какие-нибудь эскизы.
— Доктор Василия никогда не присоединялась к прогулкам?
— Конечно, нет.
— Я думаю, вас сопровождали роботы?
— Ясное дело. Один мой, один Глэдии. Но они шли стороной, а не по пятам — по аврорской привычке, как говорила Глэдия. Она хотела солярианского уединения. Я вынужден был согласиться, хотя сначала у меня болела шея — я вертел ею, чтобы видеть, со мной ли Бронджи.
— А какой робот сопровождал Глэдию?
— Не обязательно один и тот же, и он держался и стороне, так что я не вступал с ним в разговор.
— А как насчет Джандера? Он когда-нибудь ходил? Вы бы в этом случае его запомнили?
— Человекоподобного? Конечно, запомнил бы. Но он никогда не ходил с нами. Я думаю, она считала его слишком ценным для таких обязанностей, которые выполнит любой обычный робот.
— Вы тоже так считали?
— Это ее робот. Мне нет до него дела.
— Вы ни разу не видели его?
— Нет.
— И она ничего о нем не говорила?
— Я не помню такого случая.
— Вас это не удивляло?
— Нет. Зачем говорить о роботах?
Бейли пристально взглянул в лицо Гремиониса:
— Вы никогда не задумывались об отношениях Глэдии и Джандера?
— Вы хотите сказать, что между ними был секс?
— Вы были бы удивлены?
— Такое бывает, — флегматично сказал Гремионис. — Ничего особенного. Человек может иногда пользоваться роботом, если захочет. А человекоподобный робот, наверное, человекоподобен полностью.
— Полностью.
— Ну, тогда женщине трудно устоять.
— Но перед вами она устояла. Разве вам не досадно, что она предпочла вам робота?
— Ну, если так и было — а я не уверен, что это правда, — горевать не о чем. Робот и есть робот. Женщина с роботом или мужчина с роботом — это просто мастурбация.
— Вы честно не знали об этих отношениях и не подозревали?
— У меня даже мысли такой не было.
— Не знали или знали, но не обращали внимания?
Гремионис нахмурился:
— Опять вы на меня нажимаете. Чего вы от меня хотите? Вот вы сейчас вбили это мне в голову, и напираете, и мне начинает казаться, что я, может, и задумывался о чем-то таком. Но я ничего этого не чувствовал, пока вы не начали задавать вопросы.
— Вы уверены?
— Уверен. Не изводите меня.
— Я вас не извожу. Просто я хотел бы знать: если вы знали, что Глэдия регулярно занималась сексом с Джандером, и знали, что она никогда не возьмет вас в любовники, возможно ли, чтобы вы не хотели устранить Джандера, к которому ревновали?
В этот миг Гремионис распрямился, как пружина, и бросился на Бейли с громким нечленораздельным криком. Бейли инстинктивно откинулся назад и упал вместе со стулом.
Сильные руки тотчас же подняли его. Бейли понял, что это руки робота. Как легко забыть о них, когда они неподвижно и молча стоят в нишах! Однако, это был не Дэниел и не Жискар, а Бронджи, робот Гремиониса.
— Сэр, — сказал Бронджи несколько ненатуральным голосом, — я надеюсь, что вы не ушиблись?
Где же Дэниел и Жискар?
Ответ пришел сам собой. Роботы быстро поделили работу между собой.
Дэниел и Жискар быстро сообразили, что опрокинувшийся стул меньше повредит Бейли, чем обезумевший Гремионис, и бросились на хозяина. Бронджи, видя, что он там не нужен, стал помогать Бейли.
Тяжело дышавшего Гремиониса роботы Бейли осторожно обездвижили, полностью сковав все его движения. Он сказал чуть ли не шепотом:
— Отпустите меня. Я овладел собой.
— Да, сэр, — сказал Жискар.
— Конечно, сэр, — сказал Дэниел почти медовым голосом.
Они опустили руки, но некоторое время не отходили от него. Гремионис огляделся, поправил одежду и сел. Он все еще прерывисто дышал, и волосы его были в беспорядке.
Бейли стоял, положив руку на спинку стула.
— Простите меня, мистер Бейли, — сказал Гремионис. — Я утратил контроль над собой. Со мной не случалось такого за всю мою взрослую жизнь. Вы обвинили меня в ревности. Порядочный аврорец не должен употреблять это слово, но мне не следовало забывать, что вы землянин. Оно встречается только в старинных романах, да и то обычно после первой буквы ставится тире. У вас, конечно, не так, я понимаю.
— Я тоже прошу прощения, мистер Гремионис, что мое полное незнание аврорских обычаев привело меня на неверный путь. Уверяю вас, что такой ляпсус не повторится.
Он сел.
— Наверное, больше не о чем говорить.
Гремионис, казалось, не слышал его.
— Когда я был маленьким, я иногда толкал других и меня толкали, но роботы и не думали разнимать нас.
— Если позволите, — сказал Дэниел, — я объясню, коллега Илайдж. Было установлено, что полное пресечение агрессивности в очень юном возрасте ведет к нежелательным последствиям. Поэтому некоторые игры, включающие физические соревнования, разрешались и даже одобрялись при условии, чтобы не было ощутимого вреда. Роботы, ухаживающие за малышами, программировались так, чтобы они различали степень вреда, который мог быть причинен. Я, например, в этом смысле программирован неправильно и не гожусь для охраны малолетних, и Жискар тоже.
— А в юношеские годы такое агрессивное поведение пресекается? — спросил Бейли.
— Да, постепенно, когда уровень вреда может повыситься, и желательно развитие самоконтроля.
— К тому времени, — сказал Гремионис, — когда я поступал в высшую школу, я, как и все аврорцы, прекрасно знал, что соревнование индивидуумов основано на сравнении их мыслительных способностей и таланта…
— А физических состязаний никаких? — спросил Бейли.
