Моложавый профессор политологии из Великобритании Джон Рединг закончил выступление и сел в президиуме. Профессор Климов, привстав, назвал следующего выступающего, представителя Финляндии Йоханнеса Лайне, и полный финн в кофейного цвета костюме не спеша пошёл по центральному проходу к трибуне. Заканчивался первый день международной конференции. Всё складывалось успешно. Иностранцы приехали вовремя, некоторые до начала конференции успели посетить обязательный Эрмитаж и отужинать в ресторане с ректором, где в умеренных количествах отведали the russian vodka. Неумеренные количества ожидались на банкете после завершения конференции, на который был приглашён и Валентин Иванович Шажков. Приехали и все приглашённые «свадебные генералы» из Москвы: заместитель министра, помощник Президента и двое депутатов Государственной думы.
Не обошлось, впрочем, и без накладок. Переводчица с кафедры иностранных языков переводила неважно, а на третий час конференции сникла совсем. Шажков сам стал переводить, и публика тут же оживилась (не зря, стало быть, два дня готовился перед этим). Окладникову Валентин посадил рядом с двумя самыми почётными иностранными гостями переводить то, что говорилось по-русски.
Шажков теперь более всего был озабочен тем, чтобы набрать достаточное количество народа на второй день конференции.
— Студентов нагони, — посоветовал Хачатуров, — они счастливы будут вместо занятий на секциях посидеть. Да им и полезно будет.
— Я уже договорился с двумя группами, — кивнул головой Валя. — Пообещал не зверствовать на экзамене.
— А ты зверствуешь? — удивился Хачатуров.
— Да как вам сказать. Студенты, кстати, хорошие. Некоторые по-английски шпрехают, посажу их на секцию к Редингу.
— Хорошо вам, — протянул Хачатуров, — английский знаете, а я так и не сподобился. За границей — как на Луне.
— Не расстраивайтесь. Студенты и те в большинстве иностранных языков не знают. Я удивляюсь: знание языка ведь на порядок повышает стоимость на рынке труда, а они не учат.
— Да, профессии переводчика пока ничего не угрожает.
— Где они, переводчики?
— Ну, ты ничего сегодня переводил. Я хоть стал понимать, о чём базар. А девочка до обеда, конечно, была слабенькая. Но симпатичная. Ты заметил, что девочки, знающие иностранный язык, симпатичнее, тех, кто не знает?
— Заметил, — ответил Шажков, подумав сразу и о Лене Окладниковой, и о Софье Олейник.
Пролетел второй день конференции, и теперь самым главным было на достойном уровне провести банкет. Он состоял из двух частей: общей, на которую пригласили пятьдесят с лишним человек, и специальной — только для VIP-персон. Первая часть банкета проводилась в студенческой столовой в формате фуршета, вторая часть — в ресторане. Шажков, не дожидаясь закрытия конференции, спустился в столовую. Молодой парень, директор ООО «Питание», обеспечивавшего кормёжку студентов и проведение университетских мероприятий, увидев Валентина, бросился к нему со словами:
— Валентин Иванович, у нас проблема.
— Что такое?
— Отойдём в сторонку.
— Ну что?
Директор помялся и сказал:
— Мы выставили икру на столы, и часть икры пропала.
— Какая часть?
— Примерно четверть.
— Куда пропала?
— Вот и мы гадаем, куда. Студенты здесь ходили.
— Что, студенты съели икру? А вы тут на что? И как они это сделали, облизывали каждую икорницу, что ли?
— Вы зря смеётесь. Часть икры была не разложена. У меня нет возможности контролировать студентов. Они ходят тут, булочки покупают, хотя на двери и висит объявление, что столовая закрыта.
— А дверь запереть нельзя?
— Вы же дали распоряжение не запирать.
— Я не давал такого распоряжения. У меня нет таких полномочий. Может быть, комендант давал или организационный отдел? А скорее всего, никто и не давал.
Шажкова разобрала злость: паренёк не промах, пытается возложить на него косвенную вину за пропажу икры. Да и была ли пропажа? Он уже собрался позвонить Климову, но директор вовремя почувствовал сгущавшиеся над его головой тучи и быстро повлёк Валентина к столам у стены:
— Мы сделали поменьше порции. Вот, смотрите — это на пять человек.
— Ладно. Теперь я отдаю вам распоряжение. Хотите, на диктофон запишу, чтобы сомнений не было? — Шажков достал из кармана цифровой диктофончик, похожий на толстую авторучку.
— Нет, нет, что вы. Слушаю вас.
Шажков выдержал небольшую паузу, обдумывая, стоит ли ссориться с директором, и решил, что стоит. Пора начинать выдавливать из себя раба. Пусть это будет первой каплей.
— Сергей, — обратился он к директору, — я прошу уменьшить сумму счёта университету на стоимость отсутствующей икры. Или, если хотите официально, — пишите объяснительную на имя ректора. И не надо втягивать меня в эти игры. Я умею защищаться.
— Зря вы так, Валентин Иванович, — неприятно улыбнувшись, проговорил директор, — мы всегда ладили, а впереди ещё много конференций.
— Банкеты выходят из моды, Серёжа, — ласково, но твёрдо ответил Валентин, — а сейчас прошу обеспечить полную готовность к пяти часам.
— Понял. Дверь запереть?
— Как хотите.
— Тогда прошу до пяти часов, — широким жестом показал на выход директор.
У Шажкова этот разговор и откровенное хамство директора оставили крайне неприятное ощущение, которое наложилось на тяжёлые воспоминания о неудавшейся исповеди. Все неприятности теперь у Валентина складывались в одну копилку с главной неприятностью — отказом в отпущении грехов в пасхальную ночь. Прошло уже больше недели, но боль не утихала и разочарование не проходило. Даже любовная ночь с Леной, первозданное ощущение каждого мига которой Валентин хранил в душе, ревниво очищая от наслоений последующих эмоций, оценок и обобщений, и та, казалось, несла на себе налёт греховности. Это воспринималось Шажковым как вопиющая несправедливость, потому что ничего более чистого и светлого — ему казалось — он в жизни не знал.
Была у них в эту неделю и вторая любовная встреча, в отличие от первой спонтанная и неустроенная, но такая же неистовая. Валентин с Леной решили до поры не афишировать своих отношений. Для всех они по-прежнему должны были оставаться просто коллегами, но сами, как приговорённые, ощущали себя связанными одной верёвкой, которая против их воли затягивалась, привлекая их всё ближе и ближе друг к другу. После пасхальной ночи Валентин мог более или менее спокойно общаться с Леной только не подымая на неё глаз, потому что взгляд глаза в глаза вызывал у него лёгкое помутнение рассудка. После такого взгляда, даже случайного и короткого, он ни за что уже не мог в полной мере ручаться.
Будь Шажкову двадцать лет, ему вполне хватило бы той ночи, чтобы наплевать на международную конференцию и на всё остальное вокруг. Но Валентину было тридцать семь, и он имел в запасе несколько практических приёмов, позволяющих сохранять голову в сложных ситуациях.
На этот раз, однако, приём не сработал. Прямо на кафедре, ещё до окончания рабочего дня, Валентин с Леной, оказавшись вдвоём, случайным прикосновением разбудили уже, казалось, прирученную страсть. Мощная сила снова бросила их друг к другу и удерживала, не давая разъединиться. Прижавшись друг к другу, они боком проскользнули в смежную комнату, служившую столовой, захлопнули дверь и, прислонившись к ней, стали заниматься любовью с отчаянностью приговоренных к смерти или вечной
