— А если бы не дал?
— Тогда я не скоро бы до церкви дошёл.
— Видишь, как хорошо получилось, — засмеялась Лена.
«Как быстро растёт девчонка, — с удивлением думал Валентин, наблюдая за Леной, — какая раскованность и уверенность появились в манере держаться и говорить. И это при сохранённом чувстве собственного достоинства. Никакой мелкотравчатости, суеты. Так, глядишь, она тебя перерастёт, и ты станешь для неё сдерживающим фактором. А, может быть, уготована тебе роль непутёвого „папашки“ при успешной „дочке“: не бросайте — мы докурим, не сливайте — мы допьём? Кто знает…»
Впрочем, варианты собственных невесёлых перспектив не испортили ему настроения. Он испытывал радость от того, что был рядом с Леной (он рядом с ней, а не она рядом с ним — непривычное чувство), любовался ею и ощущал себя её партнёром и защитником.
Шажкову неожиданно пришла в голову мысль о том, что Лену можно было бы пригласить выступить на одной из его лекций. У Валентина оставались ещё две непрочитанных лекции для заочников — одна про «заинтересованные группы» и их роль в политике, а вторая про общественные движения и объединения. Темы подходящие. Было бы интересно, если бы она представила предварительные результаты исследования и собственные впечатления от поездки.
Услышав от Вали такое предложение, Лена покраснела и спросила: «А я смогу?»
— Главное, чтобы ты хотела.
— Я хочу. А если не получится, тебе не будет стыдно за меня?
— Нет. Всё у тебя получится. Мы планчик выступления вместе составим. Ты мне расскажешь сначала для тренировочки.
— Спасибо. Я давно хотела попробовать преподавать. Мне кажется, я могу.
— Как Климова увижу, скажу, что ты хочешь преподавать. Он тебе нагрузочку с удовольствием подкинет.
— Скажи.
— Серьёзно? Лекции тогда надо будет читать студентам, практические занятия проводить.
— Ну? А я о чём?
— Ладно. Сначала на моих лекциях потренируйся. Заочники — это тебе не мальчишки-девчонки. Среди них есть такие специалисты, что нам у них учиться надо, а не им у нас. Ну, а дальше посмотрим.
6
В воскресенье Шажков с Окладниковой поехали на машине в Репино.
— Я, кажется, вспоминаю твою подругу, — придерживая левой рукой руль, а правой передавая Лене бутылочку с кока-колой, говорил Валентин, — она ведь полька?
— Да. У неё родители в Зеленой Гуре. Уехали, а она осталась заканчивать вуз.
Лена сидела справа, придерживая растрепавшиеся от ветра волосы. Из-за жары оба окна в машине были открыты, и горячий воздух вольно гулял по салону, создавая причудливые вихри.
— Точно, вспомнил, — Валя повысил голос, сморщившись от рёва невесть откуда взявшейся в выходной день встречной фуры, проезд которой сопровождался ощутимым воздушным толчком. — Действительно, красивая. Она даже зимой ходила в высоких модных сапогах, как сейчас помню — белых, и в коротких курточках. По сравнению с ней другие девчонки просто золушками смотрелись.
— Как ты в неё не влюбился?
— А я вообще на студенток смотрю как на детей, в которых влюбляться грех. Сразу отключаю в себе влюблялку. Вот аспирантки — другое дело.
— До меня у тебя, наверное, много было аспиранток?
— Не очень.
— Сколько?
— Расскажи тебе. Ты самая лучшая.
— Ура!
— То-то.
— А Катя, кстати, давно уже и не Ковальчик, а Тертерьянц. Её мужа зовут Ваник. Ваник Тертерьянц.
— Неплохо звучит. Он что, авторитетный бизнесмен?
— Не знаю, врать не буду.
— Легко она фамилию-то поменяла? И вообще? Польки — они ведь гордые, норовистые.
— Катюшка — гордая. Не норовистая, а именно гордая. Ставит себя высоко и ведёт себя соответственно. С ней иногда бывает нелегко, честно говоря. Но при этом она очень добрая девчонка и открытая. Её гордость врождённая, а потому естественная.
— Как муж, интересно, её оставляет? Кавказец всё-таки.
— Ваник, думаю, без пригляда её не оставляет. Не думаю даже, а знаю. Катюшка — девчонка преданная, но свободолюбивая. Он это знает и ценит. Потом, думаю, что она понимает, чем может кончиться для неё оплошность.
— Чем?
— Ничем хорошим.
— Смелая девчонка.
— Они — два сапога пара, в самом лучшем смысле. Оба гордые и отчаянные. И ценят друг друга, так что, думаю, всё у них будет хорошо.
— А как вы познакомились?
— На первом курсе ещё. Я приехала из Боровичей, а она из Краснодара. Вместе снимали квартиру. Потом у неё появился друг, и мы разъехались. Ну а потом она познакомилась с Ваником. Катюшка влюбилась в него по уши, и он тоже. Я на свадьбе свидетельницей была. Так что в их семье я уважаемый человек.
— Ну и как тебе этот Ваник?
— Достойный мужчина. Воспитанный, из хорошей семьи.
— И богатый.
— Для Катюшки это важно. Но — не главное. За богатого «братка» она бы не пошла.
— Слава богу.
— Сейчас направо и вверх вон по той дорожке.
Через полкилометра они подъехали к шлагбауму. Поодаль стоял небольшой деревянный дом в финском стиле. Впереди ещё угадывались очертания домов, расположенных прямо в лесу. Лена набрала номер на мобильнике и сказала:
— Мы подъехали. Номер машины… Диктуй, Валя.
Шажков назвал номер. Шлагбаум открылся, и они с Леной въехали на территорию («заповедника», — подумал Валентин и про себя усмехнулся). За финским домиком, игравшим роль КПП, находилась автомобильная стоянка, небольшой магазинчик, и далее дорога раздваивалась.
— Направо, четвёртое домовладение, — сказала Лена.
Они медленно поехали по дороге вдоль высокого забора. Лена отсчитала четвёртые ворота, которые при подъезде к ним вдруг сами стали раздвигаться, открывая вид на солнечную поляну, зеленеющую подстриженной травой среди редких сосен. Шажков, не успев ничего сообразить, крутанул руль и въехал в открывшиеся ворота.
— Давай дальше, — весело сказала Лена, — прямо к дому.
Дорога огибала остриженную лужайку и подходила к невысокому как бунгало дому, судя по всему, очень просторному и причудливому по форме, который живописно распластался на склоне холма и парадным своим входом смотрел на лужайку, а тыльной частью прятался в живописной сосновой рощице, начинавшейся прямо на участке и уходившей далеко за забор. С противоположной стороны лужайки виднелись хозяйственные постройки и домик-пряник, как потом выяснилось — для гостей.
