контуры в виде рук — контакты. Тревиц глубоко вздохнул и понял, что некоторое время не дышал. Геяне не были знакомы с технологией Сообщества и могли нечаянно что-нибудь сломать. Но пока все было в порядке.
Для полной оценки требовалось положить руки на контакты, и он замешкался. Если что-нибудь сломано, он сразу узнает об этом, но сможет ли в этом случае исправить поломку? Для ремонта пришлось бы вернуться на Терминус, но тогда — он в этом не сомневался — Мэр Бранно его больше не отпустила бы…
Сердце его стучало, не было смысла ждать. Он вытянул руки и положил их на контуры. Он почувствовал, как будто его взяла за руки другая пара рук. Сознание расширилось, он увидел Гею, зеленую и влажную, стоявших вокруг и наблюдавших геян. Наверху он увидел облачное небо. Послушные его воле, облака исчезли, и он смотрел на синее небо с шаром солнца Геи, свет которого компьютер отфильтровывал.
Он пожелал — и синь расступилась, стали видны звезды; он снова пожелал — и увидел Галактику, похожую на вычерченную в перспективе цевочную шестерню. Он варьировал компьютерное изображение Галактики, меняя ориентацию, регулируя видимое течение времени, заставляя ее вращаться сперва в одном, потом в другом направлении. Он отыскал солнце Сейшел, ближайшую значительную звезду, потом солнце Терминуса, потом Трантора. Он путешествовал от звезды к звезде по галактической карте, находившейся в чреве компьютера.
Тревиц убрал руки с контактов, вернулся в реальный мир и осознал, что все это время стоял над компьютером согнувшись. Спина онемела, и, прежде чем сесть, он потянулся.
Он смотрел на компьютер с огромным облегчением: компьютер работал идеально. Казалось, он стал еще отзывчивее, а чувство Тревица к компьютеру напоминало любовь. Пока компьютер держал Тревица за руки (Тревиц не признавался себе, что воспринимал контакты как женские руки), они были частью друг друга, и воля Тревица управляла, руководила и была частью большего целого. Тревиц вдруг с беспокойством подумал, что нечто подобное ощущала Гея в масштабе планеты.
Он покачал головой. Нет! В случае с компьютером контроль принадлежал Тревицу, компьютер полностью подчинялся.
Тревиц встал и прошел в компактный камбуз, соседствовавший со столовой. Там при надлежащем охлаждении хранились запасы продуктов. Пищевые контейнеры были снабжены устройствами быстрого разогрева. Он уже отметил, что микрофильмы в его каюте расставлены по порядку.
Он знал, что и персональная библиотека Пелората в полном порядке. Иначе Пелорат уже дал бы об этом знать.
Пелорат! Он чуть не забыл.
Он шагнул в каюту Пелората.
— Здесь хватает места для Блисс, Янов?
— О да, вполне.
— Я могу превратить кают-компанию в ее спальню.
Блисс широко раскрыла глаза.
— Я вовсе не хочу спать отдельно, — сказала она. — Меня полностью устраивает каюта Пела. Хотя, надеюсь, мне будет разрешено пользоваться и другими каютами. Например, местом для гимнастики.
— Конечно. Любым местом, кроме моей каюты.
— Хорошо. Я и сама предложила бы что-нибудь подобное; естественно, вы не должны заходить в нашу.
— Естественно, — сказал Тревиц, глядя вниз и замечая, что его ботинки пересекают порог. Он сделал полшага назад и строго сказал: — Здесь не гнездышко для молодоженов, Блисс.
— Учитывая компактность каюты, я бы сказала, что это как раз гнездышко, хотя геяне и расширили наполовину ее площадь.
Тревиц старался говорить внушительно.
— Вам придется жить очень дружно, — сказал он со значением.
— Мы действительно очень дружны, — ответил Пелорат, явно смущенный темой разговора. — В самом деле, старина, мы сами организуем свои дела.
— Я должен объяснить, — медленно сказал Тревиц, — что корабль не приспособлен для молодоженов. Располагайтесь, как хотите, но учтите, что полного уединения у вас здесь не будет. Я думаю, Блисс, что вы это понимаете.
— Есть дверь, — возразила Блисс. — И я надеюсь, что, когда она будет заперта, вы не будете нас беспокоить. Ну, за исключением чрезвычайных обстоятельств.
— Конечно. Но здесь нет звукоизоляции.
— Тревиц, — сказала Блисс, — вы хотите сказать, что вам будут слышны все наши разговоры, все наши нежные слова и звуки?
— Да, это я и пытался сказать. Я надеюсь, что, имея это в виду, вы будете сдержанны. Может быть, вам это не понравится, о чем я сожалею, но ситуация такова.
— Собственно, Голан, — откашлявшись, сказал Пелорат, — я уже сталкивался с этой проблемой. Вы понимаете, что все впечатления Блисс при общении со мной воспринимаются всей Геей.
— Я об этом думал, Янов, — преодолевая неловкость, сказал Тревиц. — Я просто не хотел об этом говорить. На тот случай, если вам эта мысль не приходила в голову.
— Боюсь, приходила, — сказал Пелорат.
— Не обращайте на это слишком много внимания, — сказала Блисс. — В любой момент на Гее найдутся тысячи людей, поглощенных любовью, миллионы тех, кто ест и пьет или получает еще какие-то удовольствия. Это создает общую атмосферу радости, которую ощущает Гея и все ее части. Свою долю в это ощущение вносят животные, растения, минералы, это ощущение неизвестно нигде, кроме Геи.
— У людей на других планетах есть свои личные радости, сказал Тревиц, — которыми мы тоже можем делиться или, если захотим, оставляем их личными.
— Если бы вы узнали наше ощущение радости, вы бы поняли, в какую нищету погружены вы, изоляты, в этом отношении.
— Откуда вы знаете, что мы чувствуем?
— Даже не зная, можно предположить, что ощущение всепланетного счастья намного интенсивнее радости, которую может испытывать отдельный изолят.
— Возможно. Но я хочу сохранить свои нищие радости и горести и быть собой, а не кровным братом ближайшего камня.
— Не стоит иронизировать, — сказала Блисс. — Вы цените все минеральные кристаллы в зубах и костях. Вы не согласились бы повредить даже один из них, хотя сознания в них не больше, чем в каком-нибудь кристалле горной породы того же размера.
— В общем, это верно, — неохотно признал Тревиц, — но мы сильно отклонились от темы. Мне все равно, разделяет ли Гея вашу радость, Блисс, но я ее разделять не хочу. Мы будем жить здесь в тесноте, и я не желаю, чтобы меня вынуждали участвовать в вашем личном общении.
— Не о чем спорить, мой дорогой мальчик, — сказал Пелорат. — Я, как и вы, не хочу, чтобы ваше уединение нарушалось. Да и наше, если на то пошло. Мы с Блисс будем деликатны, правда, моя дорогая?
— Будет так, как ты хочешь, Пел.
— В конце концов, — сказал Пелорат, — может быть, мы будем
