массивнее и висели? Я видела такие, истинно говорю, но не видела, чтобы мужчины собирались вокруг них. Бедные женщины с таким недостатком, должно быть, вынуждены прикрывать свое уродство, как госпожа Блисс.
— Я тоже не одобряю таких излишеств, хотя уверен, что Блисс прикрывает свои груди не из-за каких-либо несовершенств.
— Значит, мою внешность и фигуру ты одобряешь?
— Я был бы сумасшедшим, если бы не одобрял. Вы прекрасны, Хироко.
— А как ты развлекаешься на своем корабле, когда летаешь от планеты к планете, при том, что госпожа Блисс тебе заказана?
— Никак, Хироко. Тут ничего не поделаешь. Иногда я мечтаю о развлечениях, и в этом есть свои неудобства. Но мы, космические путешественники, знаем, что бывают времена, когда мы должны обходиться без этого. Мы вознаграждаем себя в другое время.
— Как можно устранить это неудобство?
— Мне очень неловко, когда вы заговариваете на эту тему. С моей стороны невежливо предлагать, каким образом можно было бы меня утешить.
— А вежливо, если бы способ предложила я?
— Это зависит от того, что бы вы предложили.
— Я бы предложила нам с тобой насладиться друг другом.
— Так вы с этой целью привели меня сюда?
С довольной улыбкой Хироко сказала:
— Да. Это долг гостеприимства и мое желание.
— Признаю, что и мое желание тоже. Собственно, я очень хочу послужить вам в этом. Я бы… э… лепо доставил себе удовольствие.
18. Фестиваль
Ленч устроили в той же столовой. В ней собралось много альфанцев, с ними и Тревиц с Пелоратом. Блисс и Фоллом ели отдельно, в относительном уединении в маленькой пристройке.
Им подали несколько видов рыбы и суп, в котором плавали кусочки вареной козлятины. На столе лежали буханки хлеба, стояли масло и джем для желающих сделать себе бутерброды. За супом последовал винегрет из многочисленных ингредиентов. Десерт отсутствовал, но повсюду передавались большие, казавшиеся неисчерпаемыми кувшины с фруктовыми напитками. Оба гражданина Сообщества проявляли сдержанность после обильного завтрака, но все остальные ели вволю.
— Как они ухитряются не растолстеть? — пробормотал Пелорат.
— Может быть, много занимаются физическим трудом.
В этом обществе, очевидно, не слишком обращали внимание на застольный этикет. Происходили нескончаемые перепалки, звучал смех, по столу стучали толстостенными чашками, наверно небьющимися.
Женщины шумели не меньше, чем мужчины, только более тонкими голосами.
Пелорат морщился, но Тревиц теперь (по крайней мере, временно) был спокоен и добродушен.
— Во всем этом есть приятная сторона, — сказал он. — Перед нами, очевидно, люди, которые беззаботно наслаждаются жизнью. Погоду они устанавливают сами, еды сколько угодно. Живут в золотом веке, который для них длится бесконечно.
Тревицу пришлось кричать, чтобы Пелорат его услышал, и Пелорат прокричал в ответ:
— Но здесь ужасно шумно!
— Они привыкли.
— Невероятно, как они могут понимать друг друга в таком гаме.
Дело, впрочем, было не только в шуме. Из-за необычного произношения, архаичной грамматики и порядка слов альфанского, языка гражданам Сообщества эти звуки напоминали переполох в зоопарке.
После ленча они воссоединились с Блисс и Фоллом в маленьком домике, почти не отличавшемся от жилища Хироко, который им отвели под временное жилье.
Фоллом пошла вздремнуть во вторую комнату, она испытывала огромное облегчение от того, что можно было побыть одной.
Пелорат посмотрел на дверной проем и неуверенно сказал:
— Какое-то сомнительное уединение, можно ли здесь говорить свободно?
— Могу вас уверить, — сказал Тревиц, — что, если мы задернем парусиновый занавес, нас никто не побеспокоит. Эта парусина делает дом неприступным, таков обычай.
Пелорат взглянул наверх, на открытые окна.
— Нас могут подслушать.
— Не обязательно кричать. Подслушивать специально альфанцы не станут. Даже во время завтрака они смотрели на нас с почтительного расстояния.
Блисс улыбнулась.
— Вы много узнали об обычаях альфанцев за то время, что провели с милой маленькой Хироко, — сказала она, — и приобрели такую уверенность в их уважении к уединению. Что у вас произошло?
— Если вы прочитали мои мысли и догадались о причине улучшения моего настроения, я могу только попросить вас оставить мой разум в покое.
— Вы прекрасно знаете, что Гея ни при каких обстоятельствах не прикоснется к вашему разуму, за исключением случая угрозы для вашей жизни, и прекрасно знаете почему. Но я, конечно, ментально не слепая, и за километр чувствую, что случилось. Это что, ваш обычай в космических путешествиях, мой донжуан?
— Донжуан? Что вы, Блисс, всего два эпизода за все путешествие. Два!
— А мы и посетили фактически всего две планеты, где были нормальные женщины. На двух из двух, а ведь мы пробыли на них всего несколько часов!
— Вы прекрасно знаете, что на Компореллоне у меня не было выбора.
— Звучит логично. Я помню, на что она была похожа. — Блисс это так рассмешило, что она не могла говорить. Но потом продолжила: — Однако я не думаю, что вас, беспомощного, держала в своей могучей хватке Хироко. Или навязала свою волю вашему безвольному телу.
— Конечно, нет. Я действовал по своей воле. Но предложила она.
— Неужели, — спросил Пелорат с ноткой зависти в голосе, так с вами случается всегда, Голан?
