— Асель, — повторил он со слабой улыбкой. — Я хотел сказать, как хорошо, что ты не привыкла слушать идиотов. В особенности одного, самого упертого.
Степнячка раздосадовано махнула рукой.
— Я сегодня тоже облажалась. Я не хотела, чтобы все получилось так. Я ничего не знала. Прости.
— А что с Оди? — внезапное воспоминание кольнуло Сигвальда в самое сердце.
— Я не знаю.
Воин с сожалением покачал головой.
— Так не должно было быть. Он был вообще не при чем.
Асель не ответила — она чувствовала свою ответственность за судьбу бедного инженера и свою вину перед ним. И на этот раз не было никакой возможности переложить этот груз на других.
Рассвет застал степнячку на полу, дремавшей в неудобной позе, облокотившись о кровать Сигвальда. Она проснулась от тихого, но настойчивого стука в дверь. Потирая занемевшую шею, она неслышно подошла к двери и заглянула в одну из многочисленных щелей — на пороге стоял сам алтургер Кеселар.
Приоткрыв дверь, она тихо вышла в коридор.
— Как Сигвальд? — обеспокоенно спросил он, пытаясь заглянуть в комнату.
— Жив. Относительно здоров. Трещина в ключице и дырка в плече — это меньшее, что с ним могло произойти.
Асель по непонятным причинам все еще испытывала неприязнь к старому рыцарю, потому отвечала сухо и не слишком любезно.
— Позволь мне взглянуть на него, — произнес Кеселар, ни чуть не обижаясь на прохладный тон дерзкой степнячки.
— Он спит. Он очень устал.
— Я тихо, — сказал он и, мягко отстранив Асель, заглянул в комнату.
Рыцарь даже не стал переступать порог, опасаясь, что скрипнувшая половица разбудит раненого. Увидев собственными глазами мерно вздымающуюся грудь воина с прибинтованной к ней рукой, он успокоился и прикрыл дверь.
— Послушай, — начал он. — О тебе я знаю немного — только твое имя и то, что за последние недели ты не единожды спасала Сигвальда от смерти. Этого достаточно, чтобы я проникся к тебе уважением и доверием. То, что произошло этой ночью, похоже на досадное недоразумение, потому я хочу попросить тебя: не бросай его, пока ему нужна твоя помощь.
Асель с удивлением смотрела на рыцаря, который не пытался приказывать ей, не проявлял враждебности, а вовсе наоборот, говорил о доверии и уважении и просил об услуге. Это никак не укладывалось в привычную для нее модель мира.
— Возьми это, — Кеселар протянул ей тяжеленький мешочек и сложенный в несколько раз лист бумаги. — Этого должно хватить на лечение и все расходы. В письме есть все указания Сигвальду на счет его действий, когда он полностью поправится и сможет отправиться в путь. Его лошадь я оставлю в конюшне. Что касается тебя, я был бы рад отблагодарить тебя за труды, но не все рыцари так богаты, как принято считать.
— Я не хочу твоих денег, — фыркнула Асель. — Сигвальд — один из немногих людей на этом свете, кто не пытался всерьез меня убить. Он мой друг.
Степнячка поражалась сама себе — еще никогда в жизни она не отказывалась от денег, которые ей предлагали добровольно, к тому же за честные труды. Она чувствовала, как еще одно доселе незнакомое чувство овладевает ей.
— Я рад, что у него есть такие друзья. В любом случае, если будет что-то нужно — обращайся, помогу чем смогу.
Откланявшись перед Асель, он спустился по заплеванной лестнице, а степнячка вернулась в комнату, и слегка отодвинула замызганную штору, чтобы посмотреть еще раз на рыцаря, так непохожего на всех остальных.
Он с удивительной для своих лет легкостью вскочил в седло и подъехал к своему пажу, который ждал его под сенью дерева, резко выделяясь на общем фоне перевязанной ослепительно белыми бинтами головой.
Успокоив мальчика, встревоженного судьбой своего старшего товарища, Кеселар с улыбкой спросил, готов ли он.
— Мне немного страшно, — потупив взгляд, признался Лайхал. — Я никогда не был оруженосцем. К тому же на войне.
— Все когда-то не были, — рыцарь хлопнул новоиспеченного оруженосца по плечу. — Сомнения прочь — теперь ты не мальчик. Ты мужчина.
Проследив взглядом за удаляющимися всадниками, Асель посмотрела на мирно спящего Сигвальда. Она сжимала письмо в руках и проклинала свою неграмотность — больше всего ей хотелось знать, что написано в письме, но слова на бумаге оставались такими же непонятными, как вязь орнамента на стенах святилища Маилгарда.
«Ну что ему может быть надо от Сигвальда? Конечно, чтобы он ехал куда-то и снова махал мечом на дурацкой войне, которая его никак и не касается даже. Не хочу». В Асель проснулась то эгоистичное чувство привязанности, которое она порой испытывала и раньше.
Сложив письмо еще в несколько раз, она засунула его в самый дальний карман своей куртки.
—
ГЛАВА 15
Цена тайны
Анвил Понн Месгер был в прекрасном расположении духа вот уже целую неделю: он был свободен как ветер, монеты в кошельке приятно оттягивали карман, а новая загадка будоражила мозг. Личность Доувлона Котопупского, последнего рыцаря-менестреля Итантарда, занимала мысли молодого сыщика.
Чем больше он пытался узнать о знаменитом городском сумасшедшем, тем более таинственным он казался — никто из горожан не мог точно сказать, ни когда он появился в Рагет Кувере, ни где живет. Попытки проследить за ним лично тоже не увенчались успехом — стоило Анвилу хоть на минуту потерять его из виду, и Котопупский тут же скрывался в неизвестном направлении.
Но трудности нисколько не пугали Анвила, а только подогревали интерес; он чувствовал, что за этим стоит такая тайна, за разгадку которой он отдал бы пол жизни.
Систематические поиски не привели к результатам, и Анвил избрал новую тактику — праздное шатание по городу в надежде хоть на какую-то подсказку. Сегодня сыщик проводил свой день в окрестностях тюрьмы, которая навевала на него невеселые воспоминания. Но сейчас, сидя с большим теплым пирогом в руках под разлапистым деревом, он воспринимал ее уже как нечто бесконечно далекое и к нему относящееся только косвенно.
От каземата его отделяла только широкая дорога, и сыщик с любопытством наблюдал за начальником тюрьмы, стол которого до сих пор стоял на улице, за солдатами, играющими в карты на пороге, за большой толстой крысой, которая вылезла погреться на солнышке.
«А, это ты, подруга? — Анвил узнал свою „сокамерницу“. — Помнишь, как я пытался сожрать тебя? А ведь мне почти удалось».
Сыщик с нервной улыбкой вспоминал свои жалкие и безуспешные попытки утолить жестокий голод, который терзал его еще так недавно. Крыса, очевидно, сейчас пыталась сделать то же самое — она деловито подошла к столу, на котором лежала колбаса и хлеб, от которых попеременно откусывал тюремщик, запивая вином из кувшина. Запах еды тянул крысу, как магнит, и она, неуклюже прыгая и совсем позабыв о стахе, пыталась забраться на стол по толстой деревянной ножке, но каждый раз срывалась и снова оказывалась в придорожной пыли.
Когда это занятие ей наскучило, она решила пойти другим путем: ноги начальника тюрьмы оказались
