Сигвальда, чтобы проверить, не ошиблась ли она с размером. — Не будешь же ты носить свой дублет на голое тело.
— Боюсь, я его еще не скоро надену… А это что? — он указал на большой продолговатый предмет, завернутый в какую-то пеструю ткань, явно не предназначенную для упаковки.
— А ты открой, — Асель в нетерпении барабанила пальцами по колену.
Перевязан сверток был шнурком, который раньше, скорее всего, служил деталью одежды, а ткань при ближайшем рассмотрении подозрительно смахивала на шторы. От загадочного свертка так и веяло авантюрой, незаконностью и опасностью. С помощью степнячки развязав узел и развернув ткань, Сигвальд застыл в изумлении. Его взору предстал деревянный бок тубуса, его кожаный ремень и оловянная крышка с декоративными орнаментами.
— Это же тубус Оди! Где ты его нашла? — спрашивал он, не вполне веря в происходящее.
— В его комнате «на-всякий-случай». Ну и свинарник он там устроил! Я пока собрала все его бумажки и прочий хлам, меня раза три чуть не заметили!..
— Откуда ты узнала, где он жил?
— Так он же мне и сказал, и попросил достать его чертежи, пока стража не нашла это место, и при надобности уничтожить. Но я решила, что это лишнее, и что они ему еще пригодятся.
— Ты… Ты видела Оди? Ты нашла его?
— Да-а, — с довольным видом протянула степнячка.
— Асель!.. Ты ж моя умница! Ан аврвалла, ам вирна нна хлаар![33]
На радостях Сигвальд крепко обнял сидящую рядом степнячку, которая явно не рассчитывала на столь бурное проявление дружеских чувств. Сам же воин с трудом сдержал стон — обнимая Асель, он больно надавил на раненое плечо.
— И ты молчала все это время? Где он, что с ним? Рассказывай скорее!
Асель поспешила удовлетворить любопытство Сигвальда, поведав историю о своей короткой встрече с блудным инженером и его судьбе.
— Он подумал, что убил Лайхала и решил уйти в монастырь? — переспросил он, выслушав рассказ. — Это очень в его стиле. Но, пожалуй, это лучшее, что он мог придумать. Жизнь там, конечно, не сахар, но, по крайней мере, он жив, а это главное.
— Достать его оттуда будет не слишком просто. У Братьев Скорби суровые порядки, — покачала головой Асель.
— Тогда нужно думать, как его освободить!
— Я уже думала. И пока поняла только то, что это дело не одного дня. В монастыре он в безопасности — туда стража не вломится даже по приказу самого алгарда. Так что придумаем план завтра. Сегодня я смертельно устала, лазание в чужие окна посреди дня выматывает.
— Не с этих ли окон шторы? — усмехнулся Сигвальд, разглядывая цветастую ткань.
— Они мешали мне вылезать, — спокойно ответила Асель, забирая их у друга. — Повешу в свою комнату, а то сил моих больше нет глядеть на ту грязную тряпку, что болтается на окне.
После ранения Сигвальда Асель сняла себе комнату, смежную с его, по двум причинам: во-первых, нужно было сменить жилье, во-вторых, ее все еще мучила совесть за ту нелепую ошибку, из-за которой северянин и получил стрелу в плечо, и Асель хотела быть рядом на случай, если ему понадобится помощь. К тому же, грузом на внезапно проснувшейся совести лежало неотданное письмо Кеселара оруженосцу. Степнячка постоянно оттягивала момент, когда бумагу все же придется отдать — сначала до того, как Сигвальд придет в сознание, когда заживет рана, когда зарастет кость, когда он снова сможет сесть на лошадь… Всякий раз откладывая событие, Асель задавала себе вопрос, зачем она это делает и сможет ли остановиться, но ответить сама себе не решалась.
Взяв свои шторы, она подошла к двери, отчего-то на миг задержавшись на пороге.
— Асель, постой… — каким-то странным голосом окликнул ее Сигвальд.
В груди степнячки похолодело — тон, которым было произнесено ее имя, вселил в нее тревогу и беспокойство. Обернувшись, она увидела побледневшего, ссутулившегося северянина, опиравшегося здоровой рукой на колено.
— Мне плохо, — тихо сказал он, откинувшись на подушку.
— Что с тобой?! — степнячка бросилась к своему другу, который еще несколько минут назад казался относительно здоровым.
Предчувствия ее не обманули — бессильно лежа на кровати, Сигвальд тяжело дышал ртом, а на повязке, прикрывающей рану, появилось небольшое красно-бурое пятно, которое с каждой секундой становилось все больше и больше.
Аккуратно сняв бинты, Асель крепко выругалась — рана оказалась воспаленной и почему-то снова стала кровоточить. Степнячка прикоснулась своей жесткой теплой ладонью ко лбу Сигвальда — тот буквально горел. Дыхание, вырывавшееся из приоткрытых пересохших губ обжигало ее, светло-серые глаза северянина под отяжелевшими веками блестели нездоровым блеском. У Сигвальда началась горячка, его трясло и знобило.
— Что происходит? Почему, Сигвальд, почему? Что случилось? — Асель была совершенно растеряна и не могла рассуждать здраво.
Неожиданность, с которой все случилось, выбила из колеи степнячку, привыкшую к резким переменам обстоятельств и, как правило, реагирующую на них абсолютно адекватно. Она не теряла голову в таких ситуациях до тех пор, пока это не коснулось человека, который был ей действительно дорог.
— Помоги мне, Асель, — с трудом произнес Сигвальд, стуча зубами от озноба. — Мне нельзя… я еще нужен!..
— Сигвальд… Я… Я не знаю, что делать, — тихо сказала она, опустив голову, чтобы воин не видел ее глаз, в которых стояли слезы отчаяния. — Я придумаю что-нибудь! Слышишь?! Ты только держись. Обещай, что не умрешь!
Сигвальд поднял на нее взгляд, в котором отражались боль и усталость. Он хотел было что-то сказать, но лишь шумно выдохнул и прикрыл глаза.
Легкие облачка пыли, поднимаемые ритмичными взмахами метлы над плитами двора храма Дембранда, покружив пару секунд, опускались на то же место, и снова взлетали в воздух, гонимые пучком гибких прутиков. Оди Сизер уже третий час гонял пыль по двору, имитируя уборку территории, хотя на самом деле ему было плевать и на пыль, и на храм, и на самого Дембранда. Последние десять дней он думал только об Асель и побеге, который она обещала ему устроить. Каждый день он тщетно высматривал ее среди посетителей храма, надеясь на то, что это будет последний день, проведенный в этих стенах.
За время своего пребывания в храме инженер и так стал нервным и дерганным, а после случайной встречи со степнячкой стал еще и с маниакальным рвением выискивать тайные знаки и послания там, где их не было и быть не могло.
«Неужели они бросили меня? Ну не может же этого быть! Я не верю, не хочу верить! Так, подумаем еще раз — что Асель хотела мне сказать? — в тысячный раз думал Оди. — Что Сигвальд жив и хочет мне помочь? Или что он в самом деле очень болен? С одной стороны… Но нет же, иначе… Почему они меня бросили?»
Пытаясь отвлечься от невеселых мыслей, Оди с остервенением мел двор, поднимая все более густые клубы пыли, но трудотерапия не помогала. На душе все равно скребли кошки, он чувствовал себя одиноким, забытым и ненужным.
— Брат мой, — на плечо Оди легла рука одного из Братьев Скорби, который внезапно вынырнул из пыльной бури, устроенной молодым монахом.
Инженер перестал мести.
— Брат мой, — повторил монах, покашливая. — Складывайте свой инструмент — вам предстоит отправиться с нами в Бедняцкий квартал для совершения обряда.
Оди склонился в глубоком поклоне и поплелся к сарайчику, волоча метлу за собой. «Наверное, это нехорошо, но я стал любить чужие похороны. Всякий раз, когда кто-нибудь умирает, мне удается выбраться отсюда и сделать глоток свободы… Хотя какой там глоток, понюхать ее разве что. Издали. Может на этот
